Лёгкий вандализм для хорошего настроения
— Дорогая, я наконец понял, как мне стать художником, причём быстро, — радостно заявил я с порога. — И не просто художником, а таким, о котором заговорит весь город.
— Это как? — недоверчиво посмотрела на меня жена.
— Очень просто. Я раскрашу в серебристый цвет туфли уставшей туристки, что присела у пешеходного моста. Тогда она будет уже не туристка, а фея в серебряных башмачках. Я стану знаменит как Великий Гудвин, а наш Новгород превратиться в Изумрудный город. И всем будет весело.
— Ты идиот? — нахмурилась жена.
— Постой, разве ты сама вчера не восхищалась человеком, который создаёт настроение, раскрашивая городские скульптуры? Я, правда, тебе возражал. Но теперь я понял свою ошибку и тоже хочу стать народным художником, чтобы дарить людям радость.
— А-а-а, я поняла, ты решил надо мной поиздеваться. После того как не смог вчера меня переубедить.
— Напротив. Сейчас мне стыдно вспомнить, с каким упорством я хотел достучаться до твоего рассудка, ставя под сомнение сам факт его существования. Ты права, я действительно безнадёжный зануда.
— Вот-вот, это уже ближе к истине, которую ты иногда любишь даже больше, чем меня.
— Это да. Каких только аргументов я тебе вчера не приводил. Сначала я возмутился тем, что нехорошо получать дивиденды за чужой счёт. Что разукрасить статую — это как украсть чужой кошелёк, а потом позвать всех на весёлую вечеринку. Но ты возразила, что мотив может быть бескорыстным. Как порыв души, который побуждает неравнодушного человека украсить унылый город. Тогда я зашёл с козырей. В смысле с детей.
Представь, сказал я, что твой ребёнок нашёл в лесу необычную корягу. Долго вертел её в руках, потом ещё дольше с ней возился, пока не вырезал фигурку. Она ему так понравилась, что он принёс её в школу и поставил в шкаф — пусть все видят. А через неделю её раскрасил какой-то балагур. Бегал с ней и всем показывал. И все смеялись. Кроме твоего ребёнка, который совсем загрустил. И что, спросил я, ты бы сделала в такой ситуации? Стала бы убеждать ребёнка, что так лучше, или помогла бы вернуть фигурке прежний вид? Только это было уже незачем. Потому что ребенок фигурку выкинул.
Извини, дорогая, что воззвал к твоим материнским чувствам. Но что делать, если до разума было не достучаться. Зато теперь я всё осознал. Теперь я как царь из Вовки в Тридевятом царстве, которому самому за счастье заборы красить. Даже позитивнее. Кстати, у Рахманинова скамейка тоже не покрашена. А помнишь фильм «Матрица»? И две таблетки на выбор. Одна символизирует горькую правду жизни, другая сладкие иллюзии. Давай у львов в Кремле тоже один шар сделаем красным, другой синим. Итак все знают, что мы находимся в Матрице. Серые будни, дома, одноцветные памятники. Надо их всех раскрасить. Надо всё разукрасить. Устроим себе Праздник Непослушания! И будем счастливы.
— Ну всё, ты наговорился? Давай и я тебе тоже кое-что скажу. Ведь наш город — это наш дом, правильно? И вот, представь, приходит к тебе домой человек, ставит на видное место статуэтку и уходит. Только она мне не нравится. Но трогать её нельзя. Мы ж с тобой видели в Москве памятник глине, которая совсем на другое похожа. Кому-то там подсунули Алëнку с выпученными глазами, от которой заикаться начнёшь. И что делать? Кто меня спросил, кто поинтересовался моим мнением, нравится ли мне то или иное изваяние или нет? А мой ребёнок, которого, конечно, жалко, — с чего он решил, что его фигурка всем понравится? Ну, тогда и не обижаться. И поменять ничего нельзя, разве что каким-нибудь радикальным неправильным способом. Поэтому я не буду осуждать человека, который выражает мои потаённые желания, моё право на альтернативу. Вот и всё, что я хотела тебе сказать. Можешь и дальше валять дурака, сколько захочешь.
— Нет, дорогая, не буду. Потому что мы с тобой оба умные — каждый по-своему. И поэтому нам вдвоём не скучно. Если ещё уметь договариваться, так вообще можно жить долго и счастливо.