Другие записи сообщества
Сегодня День Знаний. По этому поводу рассказ.
Школа в деревне Гадюкино
2 глава, содержащая практические знания, как сорвать урок
Тупой День Знаний
В понедельник, чуть не плача, все школьники деревни Гадюкино попёрлись в школу. Учёбу они ненавидели, школу тоже, поэтому вместо праздничного настроения на их лицах было выражение, от которого мухи дохли на лету. Вчера, конечно, детишки здорово повеселились, сорвав линейку и прогнав директора, но Второе сентября было неумолимо. В школу тащиться всё-таки пришлось.
Ученики шли со всех сторон к центру деревни, потому что школа располагалась именно там. А сама деревня была круглая как блин. Автобус починили, но при пробном заезде у него отвалилось проржавевшее дно и вылетели стёкла, поэтому его погрузили на трактор и отвезли на эстакаду — снова чинить. Так что все шли опять пешком.
Один двоечник был убеждён, что учебники — отстой, поэтому принципиально носил их в помойном ведре. На ведре было написано неприличное слово. Но в прошлом году двоечника отругали, и он замазал слово и написал его же по-английски. Английского в школе никто не знал, даже учительница, которая этот язык преподавала, поэтому всё было в порядке: все шли на учёбу с рюкзаками, а двоечник — с помойным ведром. Так он выражал своё отношение к школе.
Но те, кто ходил с обычными рюкзаками, относились к ней не лучше! Идя в неё, они обсуждали, какую бы сегодня сделать гадость.
— Хорошо бы под школой вырыть подкоп, чтобы она провалилась, — предложил один третьеклассник.
— Долго, — ответил ему бездельник из восьмого класса, который в школу ходил только для того, чтобы хулиганить и получать двойки. — Лучше разукрасить её всю двойками. Ядовито-зелёными. Из баллончиков.
— Я получше придумала, — сказала Стешка из первой главы. — Нужно на входном плакате исправить «добро» на «тухло».
— Лезть высоко, — возразила ей сестрица Нюшка. — А так идея хорошая.
— Ладно, на месте придумаем, — сказал восьмиклассник, и они все, хором вздохнув, продолжили свой путь к знаниям. Сегодня все шли без букетов, потому что все цветы закончились вчера.
Стешка и Нюшка учились в пятом классе. Но иногда они отмачивали такие номера, что им завидовали даже старшеклассники. Стоя в строю на праздничной линейке, они вели себя подозрительно тихо, и если бы новый директор (которого уже откуда-то прислали в школу) был подальновиднее, то установил бы за ними наблюдение. Но новый директор гадюкинской школы ещё не нюхал пороху. Он преспокойно бубнил торжественную речь и не замечал, как в обе стороны от Стешки и Нюшки по ровным рядам детей волной идёт перешёптывание: школьники шептали что-то на ухо рядом стоящим и велели передать дальше.
Возле школы стоял канцелярский киоск, в котором сидела тётя Мотя, лузгала семечки и продавала на переменах тетрадки и ручки. Это было удобно — можно было каждый день забывать и ручку, и тетрадку. У некоторых не очень дисциплинированных учеников к началу лета скапливались сотни ручек и штабеля тетрадок. Так вот в этот праздничный день, в понедельник 2 сентября, сразу после линейки к киоску ломанулись все ученики.
Тётя Мотя обрадовалась, думая, что сейчас продаст весь товар, но у неё спрашивали только карандаши, причём не какие-нибудь, а гранёные. Простые гранёные карандаши. Когда закончились заточенные, тётя Мотя стала предлагать точилки, но дети отказывались, говоря: «Не, нам только карандаши нужны!» «Но они же незаточенные, вы не сможете ими рисовать!» — возражала тётя Мотя. «А мы и не собираемся!» — посмеиваясь, отвечали дети. В то утро из киоска смели все гранёные карандаши.
И ведь никто не обратил на это внимания!
И вот прозвенел первый звонок. Все классы расселись по партам, и перед каждой доской учительница сказала:
— Здравствуйте, дети! Начинаем урок!
И вдруг что-то загудело. Вся школа жужжала, тряслась и вибрировала так громко, что учителей не было слышно. От шума проснулась Серпалитония Сигизмундовна, которая после укола от аллергии благополучно продрыхла в учительской целые сутки. Она не заметила, что сентября уже второе, а не первое, думая, что покемарила всего двадцать минут. Вскочив из кресла и поправив причёску, она глянула на часы и выбежала из учительской.
Тем временем учительницы в классах пытались переорать странный гул и вопрошали:
— Что это гудит?
— А это ремонтные работы в подвале! — отвечали дети сквозь шум. — Там какая-то техника работает.
Учительницы пытались вести урок молча, с помощью доски и мела, но без объяснений дети ничего не понимали и просто хлопали глазами с глупым видом. А жужжанье не утихало.
Тогда учительницы вышли из кабинетов в коридор и стали обсуждать и совещаться, что делать и кто виноват. К ним присоединилась Серпалитония, и они, крича во всю глотку, совещались минут сорок, пока не догадались снарядить экспедицию в подвал. Но в подвале никакой работающей техники не обнаружилось, и загадка приобрела мистический оттенок. Одна из учительниц даже перекрестилась.
А тут и звонок прозвенел. И — о чудо! с началом перемены гул мгновенно прекратился. Из классов вылетели радостные и галдящие ученики и стали гоняться друг за другом по коридорам, и всему учительскому составу только и оставалось, что орать на них: «Не бегайте! В школе шевелиться запрещено!»
А через десять минут начался второй урок. И если первый по плану должен был состоять из обычных разговоров про жизнь, то вторым уроком у всех было что-то обычное: русский язык, математика или вообще химия. Учительницы вошли в классы, сказали: «Здравствуйте, дети! Садитесь!» — и дети сели. Но, едва прозвучало: «Начнём урок», как школа снова загудела.
Началась паника (только среди учителей. Дети были спокойны и довольны). Вызвали полицию, спасателей, пожарников, экстрасенсов, экзорциста и Ван Хельсинга. Всех учеников срочно эвакуировали во двор. В процессе эвакуации гул стихал. Когда детей не осталось в классах, воцарилась тишина.
Это было странно. Спасатели раздали учительницам валерьянку и уехали. Пожарники пожали плечами и поехали тушить сарай в соседней деревне, который поджёг по пьяни местный алкаш. Экстрасенсы помахали руками, посмотрели в шар и сказали, что что-то такое чувствуют, после чего пошли пешком на природу качать ауру. Экзорцист изгнал из школы дьявола, выписал чек и тоже ушёл, а Ван Хельсинг что-то долго и эмоционально втолковывал учительницам, покручивая пальцем у виска, но его никто не понял, потому что он говорил по-иностранному. Тогда Ван Хельсинг плюнул и улетел.
Время близилось к полудню.
— Четыре урока сорвали, осталось два, — сказала Нюшка Стешке, загибая пальцы. И тут всех снова погнали в школу, сказав, что опасность миновала. Прозвенел звонок.
— Откройте учебники на странице… — начала учительница, но тут опять раздался гул! Школа жужжала и дребезжала, как кофемолка, и детей отпустили бы домой, если бы новый директор не догадался позвать Скарапею Горыновну, которая сегодня была выходная.
Скарапея пришла, мельком заглянула в пару гудящих кабинетов и ка-ак заорёт на всю школу:
— А ну сейчас же все сдали гранёные карандаши!
Слышно было на всех трёх этажах, а в библиотеке даже треснуло стекло. Гул прекратился, дети на секунду оцепенели, а потом испугались и побежали сдавать карандаши.
(Которые они до этого катали ногой по полу туда-сюда. Не благодарите).
Школа в деревне Гадюкино
2 глава, содержащая практические знания, как сорвать урок
Тупой День Знаний
В понедельник, чуть не плача, все школьники деревни Гадюкино попёрлись в школу. Учёбу они ненавидели, школу тоже, поэтому вместо праздничного настроения на их лицах было выражение, от которого мухи дохли на лету. Вчера, конечно, детишки здорово повеселились, сорвав линейку и прогнав директора, но Второе сентября было неумолимо. В школу тащиться всё-таки пришлось.
Ученики шли со всех сторон к центру деревни, потому что школа располагалась именно там. А сама деревня была круглая как блин. Автобус починили, но при пробном заезде у него отвалилось проржавевшее дно и вылетели стёкла, поэтому его погрузили на трактор и отвезли на эстакаду — снова чинить. Так что все шли опять пешком.
Один двоечник был убеждён, что учебники — отстой, поэтому принципиально носил их в помойном ведре. На ведре было написано неприличное слово. Но в прошлом году двоечника отругали, и он замазал слово и написал его же по-английски. Английского в школе никто не знал, даже учительница, которая этот язык преподавала, поэтому всё было в порядке: все шли на учёбу с рюкзаками, а двоечник — с помойным ведром. Так он выражал своё отношение к школе.
Но те, кто ходил с обычными рюкзаками, относились к ней не лучше! Идя в неё, они обсуждали, какую бы сегодня сделать гадость.
— Хорошо бы под школой вырыть подкоп, чтобы она провалилась, — предложил один третьеклассник.
— Долго, — ответил ему бездельник из восьмого класса, который в школу ходил только для того, чтобы хулиганить и получать двойки. — Лучше разукрасить её всю двойками. Ядовито-зелёными. Из баллончиков.
— Я получше придумала, — сказала Стешка из первой главы. — Нужно на входном плакате исправить «добро» на «тухло».
— Лезть высоко, — возразила ей сестрица Нюшка. — А так идея хорошая.
— Ладно, на месте придумаем, — сказал восьмиклассник, и они все, хором вздохнув, продолжили свой путь к знаниям. Сегодня все шли без букетов, потому что все цветы закончились вчера.
Стешка и Нюшка учились в пятом классе. Но иногда они отмачивали такие номера, что им завидовали даже старшеклассники. Стоя в строю на праздничной линейке, они вели себя подозрительно тихо, и если бы новый директор (которого уже откуда-то прислали в школу) был подальновиднее, то установил бы за ними наблюдение. Но новый директор гадюкинской школы ещё не нюхал пороху. Он преспокойно бубнил торжественную речь и не замечал, как в обе стороны от Стешки и Нюшки по ровным рядам детей волной идёт перешёптывание: школьники шептали что-то на ухо рядом стоящим и велели передать дальше.
Возле школы стоял канцелярский киоск, в котором сидела тётя Мотя, лузгала семечки и продавала на переменах тетрадки и ручки. Это было удобно — можно было каждый день забывать и ручку, и тетрадку. У некоторых не очень дисциплинированных учеников к началу лета скапливались сотни ручек и штабеля тетрадок. Так вот в этот праздничный день, в понедельник 2 сентября, сразу после линейки к киоску ломанулись все ученики.
Тётя Мотя обрадовалась, думая, что сейчас продаст весь товар, но у неё спрашивали только карандаши, причём не какие-нибудь, а гранёные. Простые гранёные карандаши. Когда закончились заточенные, тётя Мотя стала предлагать точилки, но дети отказывались, говоря: «Не, нам только карандаши нужны!» «Но они же незаточенные, вы не сможете ими рисовать!» — возражала тётя Мотя. «А мы и не собираемся!» — посмеиваясь, отвечали дети. В то утро из киоска смели все гранёные карандаши.
И ведь никто не обратил на это внимания!
И вот прозвенел первый звонок. Все классы расселись по партам, и перед каждой доской учительница сказала:
— Здравствуйте, дети! Начинаем урок!
И вдруг что-то загудело. Вся школа жужжала, тряслась и вибрировала так громко, что учителей не было слышно. От шума проснулась Серпалитония Сигизмундовна, которая после укола от аллергии благополучно продрыхла в учительской целые сутки. Она не заметила, что сентября уже второе, а не первое, думая, что покемарила всего двадцать минут. Вскочив из кресла и поправив причёску, она глянула на часы и выбежала из учительской.
Тем временем учительницы в классах пытались переорать странный гул и вопрошали:
— Что это гудит?
— А это ремонтные работы в подвале! — отвечали дети сквозь шум. — Там какая-то техника работает.
Учительницы пытались вести урок молча, с помощью доски и мела, но без объяснений дети ничего не понимали и просто хлопали глазами с глупым видом. А жужжанье не утихало.
Тогда учительницы вышли из кабинетов в коридор и стали обсуждать и совещаться, что делать и кто виноват. К ним присоединилась Серпалитония, и они, крича во всю глотку, совещались минут сорок, пока не догадались снарядить экспедицию в подвал. Но в подвале никакой работающей техники не обнаружилось, и загадка приобрела мистический оттенок. Одна из учительниц даже перекрестилась.
А тут и звонок прозвенел. И — о чудо! с началом перемены гул мгновенно прекратился. Из классов вылетели радостные и галдящие ученики и стали гоняться друг за другом по коридорам, и всему учительскому составу только и оставалось, что орать на них: «Не бегайте! В школе шевелиться запрещено!»
А через десять минут начался второй урок. И если первый по плану должен был состоять из обычных разговоров про жизнь, то вторым уроком у всех было что-то обычное: русский язык, математика или вообще химия. Учительницы вошли в классы, сказали: «Здравствуйте, дети! Садитесь!» — и дети сели. Но, едва прозвучало: «Начнём урок», как школа снова загудела.
Началась паника (только среди учителей. Дети были спокойны и довольны). Вызвали полицию, спасателей, пожарников, экстрасенсов, экзорциста и Ван Хельсинга. Всех учеников срочно эвакуировали во двор. В процессе эвакуации гул стихал. Когда детей не осталось в классах, воцарилась тишина.
Это было странно. Спасатели раздали учительницам валерьянку и уехали. Пожарники пожали плечами и поехали тушить сарай в соседней деревне, который поджёг по пьяни местный алкаш. Экстрасенсы помахали руками, посмотрели в шар и сказали, что что-то такое чувствуют, после чего пошли пешком на природу качать ауру. Экзорцист изгнал из школы дьявола, выписал чек и тоже ушёл, а Ван Хельсинг что-то долго и эмоционально втолковывал учительницам, покручивая пальцем у виска, но его никто не понял, потому что он говорил по-иностранному. Тогда Ван Хельсинг плюнул и улетел.
Время близилось к полудню.
— Четыре урока сорвали, осталось два, — сказала Нюшка Стешке, загибая пальцы. И тут всех снова погнали в школу, сказав, что опасность миновала. Прозвенел звонок.
— Откройте учебники на странице… — начала учительница, но тут опять раздался гул! Школа жужжала и дребезжала, как кофемолка, и детей отпустили бы домой, если бы новый директор не догадался позвать Скарапею Горыновну, которая сегодня была выходная.
Скарапея пришла, мельком заглянула в пару гудящих кабинетов и ка-ак заорёт на всю школу:
— А ну сейчас же все сдали гранёные карандаши!
Слышно было на всех трёх этажах, а в библиотеке даже треснуло стекло. Гул прекратился, дети на секунду оцепенели, а потом испугались и побежали сдавать карандаши.
(Которые они до этого катали ногой по полу туда-сюда. Не благодарите).
Мне нравится
Сегодня День Знаний. По этому поводу рассказ.
Школа в деревне Гадюкино
Первого сентя… буэээ! — простите, сто лет со школы прошло, но до сих пор не могу это слово выговорить! — выпало на воскресенье. Стёб, скажете? Конечно, стёб! Но стебался в данном случае календарь, ему можно. Многие дети даже отказывались просыпаться утром, потому что выходной и вообще. Но родители, бабушки, дедушки, тётки, дядьки, братья, сёстры и соседки всё-таки растолкали их, нацепили им на головы уродские банты (только девчонкам. Одному пацану сгоряча тоже нацепили, но он этот бант засунул в гнездо для антенны в телевизоре, и с тех пор вся семья была лишена новостей, ток-шоу и субботнего концерта попсы), сунули в руки веники из цветов и пинками вытолкали за дверь получать знания.
А Гадюкино было здоровенной деревней, вполне современной, с автобусом, аптекой и отделением **банка. Перед первым сентя… буэээ автобус выкрасили жёлтой краской, написали на нём кривыми буквами «Дети» и пустили его вокруг деревни собирать детей. Но он был старый, ржавый и тут же сломался: у него полетел ремень, потёк радиатор, сдох генератор, лопнули колёса и отвалился дворник. А ещё ось треснула пополам. Водила вылез, почесал репу и сказал:
— &*^%$#$%&^ в &^%$% на $#^&%$&*! — и позвонил в автосервис. Через час к нему подъехали на жигулёнке-копейке два ремонтника с ключом на 22, и они все втроём стали ковыряться в сломанном автобусе. Ремонтники добирались так долго, потому что по пути их жигулёнок тоже сломался, и пришлось его чинить. Беседу троих специалистов, сопровождавшую ремонт автобуса, нельзя здесь передать по этическим соображениям.
Короче, дети пошли в школу пешком. Ну, им было не привыкать, потому что автобус ломался каждый день.
Сёстры-близняшки Стешка и Нюшка топали в школу, держа букеты цветами вверх, и болтали.
— Мама говорит, что букет нужно нести цветами вниз, — сказала Стешка.
Нюшка перевернула букет и ответила:
— А ведь так и правда легче!
— А вот так совсем легко, — хихикнула Стешка и поволокла букет по песку. Пыль поднялась столбом, и сёстры радостно загоготали. Нюшка тоже опустила свой букет, и таким образом, таща цветы по пыли (и заодно покрываясь пылью с ног до головы), они благополучно дошли до квадратного, противного, кирпичного и трёхэтажного здания с надписью «Добро пожаловать!»
Вокруг здания толпилась толпа. Стешка и Нюшка нашли свою классную руководительницу Серпалитонию Сигизмундовну и, радостно лыбясь, дружно вручили ей свои ухрюканные букеты с громким воплем:
— ЗДРАААСЬТЕ!
Серпалитония Сигизмундовна, не поглядев, взяла цветы — точнее, то, что от них осталось — и машинально ответила:
— Хоть кол на голове теши! — эта фраза была записана у неё в башке по умолчанию и включалась при виде детей. Но, опомнившись, училка добавила: — Здравствуйте! Спасибо, девочки! Идите на линейку!
— А вы идите на… — шепотом сказала Нюшка, так, что её слышала только сестрица, и они обе заржали.
Хихикая и переглядываясь, вредные девчонки пошли в школьный двор, где учеников выстраивали буквой «п» — ой, нет, не строчной, а заглавной буквой, потому что детей было много. Вот так: «П». А училка подумала: «Вот как детишки меня любят — цветы подарили! Даже несмотря на то, что я на них каждый день ору». И понюхала розы.
Но розы почему-то были серыми. И их было одна, а остальные отвалились. И вообще от букета так несло пылью, что Серпалитония Сигизмундовна зашлась чихом. Она чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала и чихала, пока не приехал врач и не всадил ей укол от аллергии. Серпалитония Сигизмундовна тут же сладко зевнула, клюнула носом и сказала:
— Начинайте линейку без меня, — и ушла в учительскую.
— Одна готова, — тихо сказала Стешка, и сёстры хлопнулись ладонями.
Линейку начали без Серпалитонии. Когда учеников расставили ровными рядами, к микрофону вышел директор Нефёд Потапович и произнёс речь. Но микрофон был сломанный, как и всё в деревне Гадюкино, поэтому никто ни одного слова не разобрал. Хулиган Антипка из седьмого «ц» подошёл и сказал:
— Нефёд Потапович, вот хороший микрофон. — И протянул ему обычный с виду микрофончик, примерно как для караоке. Над этим микрофончиком они с другом Фектистом трудились целую неделю.
Директор взял микрофон, школьный звукоинженер Нафаня из восьмого «ь» что-то переткнул на усилителе, и вся школа услышала:
— Дорогие учащиеся 1,5-ной Гадюкинской средней школы! Я рад приветствовать вас в новом учебном году…
Теперь слышно было хорошо. Но маленькая штучечка, которую пацаны встроили в микрофон, так искажала голос, что вся школа начала истерически ржать. Вместо нормального мужского голоса из динамиков раздавалось тоненькое анимешное пищанье! Нефёд Потапович увидел, как все ржут, посмотрел на микрофон и постепенно замолчал, поняв, что что-то не то. «Может быть, эти двоечники испортили микрофон?» — закралась в его умную голову тяжёлая и неповоротливая мысль. Чтобы проверить свою догадку, директор снова начал говорить в микрофон:
— Что за безобразие! Я вас оставлю на второй год!
Но прозвучало это так комично, что все — и дети, и учителя, и глазеющие мимокрокодилы покатились со смеху, уже не скрываясь. Директор понял, что его карьера здесь закончена, отшвырнул микрофон и бегом удрал из школы. Навсегда.
— Второй готов, — шепнула Нюшка Стешке, и они опять хлопнулись ладонями.
Чтобы спасти положение, на середину площади вышла учительница русского языка и литературы Скарапея Горыновна и начала на всех орать. Это была самая злостная училка в школе, её боялись все без исключения, потому что она так орала, что тряслись окрестные холмы. Даже местная полиция иногда приглашала её на допросы — орать на преступников. Преступники сразу раскалывались.
Так что микрофон Скарапее был не нужен, она и без него нормально орала.
— Ах вы… — начала она, но тут все ученики переглянулись, вытащили из карманов полиэтиленовые пакетики, обычные такие пакетики для еды, надули их воздухом, закрутили и…
Неужели вы думаете, что гадюкинские дети могли прийти в школу первого сентя…буэээ без подготовки? Да они ещё накануне по интернету сговорились, чем вооружиться, даже голосовалку в соцсети устроили. Большинство проголосовало за пакетики. И, как только на площадь вышла тяжёлая артиллерия — Скарапея Горыновна — детишки перешли к воплощению коварного плана.
БАБАХ! БУМС! ДРЖЬ!
Грохот стоял оглушительный. Ведь пакетиков-то они взяли с собой много! Учителя орали, ругались, а дети, нарушив строй, стали бегать по площади и весело галдеть, да ещё снимали весь этот бардак на видео. Лопнутыми пакетиками они махали, как помпонами.
Оставшиеся учителя поняли, что сегодняшний День Знаний испорчен, и перенесли его на второе сентября. А этот день остался в истории как День Глупости.
Школа в деревне Гадюкино
Первого сентя… буэээ! — простите, сто лет со школы прошло, но до сих пор не могу это слово выговорить! — выпало на воскресенье. Стёб, скажете? Конечно, стёб! Но стебался в данном случае календарь, ему можно. Многие дети даже отказывались просыпаться утром, потому что выходной и вообще. Но родители, бабушки, дедушки, тётки, дядьки, братья, сёстры и соседки всё-таки растолкали их, нацепили им на головы уродские банты (только девчонкам. Одному пацану сгоряча тоже нацепили, но он этот бант засунул в гнездо для антенны в телевизоре, и с тех пор вся семья была лишена новостей, ток-шоу и субботнего концерта попсы), сунули в руки веники из цветов и пинками вытолкали за дверь получать знания.
А Гадюкино было здоровенной деревней, вполне современной, с автобусом, аптекой и отделением **банка. Перед первым сентя… буэээ автобус выкрасили жёлтой краской, написали на нём кривыми буквами «Дети» и пустили его вокруг деревни собирать детей. Но он был старый, ржавый и тут же сломался: у него полетел ремень, потёк радиатор, сдох генератор, лопнули колёса и отвалился дворник. А ещё ось треснула пополам. Водила вылез, почесал репу и сказал:
— &*^%$#$%&^ в &^%$% на $#^&%$&*! — и позвонил в автосервис. Через час к нему подъехали на жигулёнке-копейке два ремонтника с ключом на 22, и они все втроём стали ковыряться в сломанном автобусе. Ремонтники добирались так долго, потому что по пути их жигулёнок тоже сломался, и пришлось его чинить. Беседу троих специалистов, сопровождавшую ремонт автобуса, нельзя здесь передать по этическим соображениям.
Короче, дети пошли в школу пешком. Ну, им было не привыкать, потому что автобус ломался каждый день.
Сёстры-близняшки Стешка и Нюшка топали в школу, держа букеты цветами вверх, и болтали.
— Мама говорит, что букет нужно нести цветами вниз, — сказала Стешка.
Нюшка перевернула букет и ответила:
— А ведь так и правда легче!
— А вот так совсем легко, — хихикнула Стешка и поволокла букет по песку. Пыль поднялась столбом, и сёстры радостно загоготали. Нюшка тоже опустила свой букет, и таким образом, таща цветы по пыли (и заодно покрываясь пылью с ног до головы), они благополучно дошли до квадратного, противного, кирпичного и трёхэтажного здания с надписью «Добро пожаловать!»
Вокруг здания толпилась толпа. Стешка и Нюшка нашли свою классную руководительницу Серпалитонию Сигизмундовну и, радостно лыбясь, дружно вручили ей свои ухрюканные букеты с громким воплем:
— ЗДРАААСЬТЕ!
Серпалитония Сигизмундовна, не поглядев, взяла цветы — точнее, то, что от них осталось — и машинально ответила:
— Хоть кол на голове теши! — эта фраза была записана у неё в башке по умолчанию и включалась при виде детей. Но, опомнившись, училка добавила: — Здравствуйте! Спасибо, девочки! Идите на линейку!
— А вы идите на… — шепотом сказала Нюшка, так, что её слышала только сестрица, и они обе заржали.
Хихикая и переглядываясь, вредные девчонки пошли в школьный двор, где учеников выстраивали буквой «п» — ой, нет, не строчной, а заглавной буквой, потому что детей было много. Вот так: «П». А училка подумала: «Вот как детишки меня любят — цветы подарили! Даже несмотря на то, что я на них каждый день ору». И понюхала розы.
Но розы почему-то были серыми. И их было одна, а остальные отвалились. И вообще от букета так несло пылью, что Серпалитония Сигизмундовна зашлась чихом. Она чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала, чихала и чихала, пока не приехал врач и не всадил ей укол от аллергии. Серпалитония Сигизмундовна тут же сладко зевнула, клюнула носом и сказала:
— Начинайте линейку без меня, — и ушла в учительскую.
— Одна готова, — тихо сказала Стешка, и сёстры хлопнулись ладонями.
Линейку начали без Серпалитонии. Когда учеников расставили ровными рядами, к микрофону вышел директор Нефёд Потапович и произнёс речь. Но микрофон был сломанный, как и всё в деревне Гадюкино, поэтому никто ни одного слова не разобрал. Хулиган Антипка из седьмого «ц» подошёл и сказал:
— Нефёд Потапович, вот хороший микрофон. — И протянул ему обычный с виду микрофончик, примерно как для караоке. Над этим микрофончиком они с другом Фектистом трудились целую неделю.
Директор взял микрофон, школьный звукоинженер Нафаня из восьмого «ь» что-то переткнул на усилителе, и вся школа услышала:
— Дорогие учащиеся 1,5-ной Гадюкинской средней школы! Я рад приветствовать вас в новом учебном году…
Теперь слышно было хорошо. Но маленькая штучечка, которую пацаны встроили в микрофон, так искажала голос, что вся школа начала истерически ржать. Вместо нормального мужского голоса из динамиков раздавалось тоненькое анимешное пищанье! Нефёд Потапович увидел, как все ржут, посмотрел на микрофон и постепенно замолчал, поняв, что что-то не то. «Может быть, эти двоечники испортили микрофон?» — закралась в его умную голову тяжёлая и неповоротливая мысль. Чтобы проверить свою догадку, директор снова начал говорить в микрофон:
— Что за безобразие! Я вас оставлю на второй год!
Но прозвучало это так комично, что все — и дети, и учителя, и глазеющие мимокрокодилы покатились со смеху, уже не скрываясь. Директор понял, что его карьера здесь закончена, отшвырнул микрофон и бегом удрал из школы. Навсегда.
— Второй готов, — шепнула Нюшка Стешке, и они опять хлопнулись ладонями.
Чтобы спасти положение, на середину площади вышла учительница русского языка и литературы Скарапея Горыновна и начала на всех орать. Это была самая злостная училка в школе, её боялись все без исключения, потому что она так орала, что тряслись окрестные холмы. Даже местная полиция иногда приглашала её на допросы — орать на преступников. Преступники сразу раскалывались.
Так что микрофон Скарапее был не нужен, она и без него нормально орала.
— Ах вы… — начала она, но тут все ученики переглянулись, вытащили из карманов полиэтиленовые пакетики, обычные такие пакетики для еды, надули их воздухом, закрутили и…
Неужели вы думаете, что гадюкинские дети могли прийти в школу первого сентя…буэээ без подготовки? Да они ещё накануне по интернету сговорились, чем вооружиться, даже голосовалку в соцсети устроили. Большинство проголосовало за пакетики. И, как только на площадь вышла тяжёлая артиллерия — Скарапея Горыновна — детишки перешли к воплощению коварного плана.
БАБАХ! БУМС! ДРЖЬ!
Грохот стоял оглушительный. Ведь пакетиков-то они взяли с собой много! Учителя орали, ругались, а дети, нарушив строй, стали бегать по площади и весело галдеть, да ещё снимали весь этот бардак на видео. Лопнутыми пакетиками они махали, как помпонами.
Оставшиеся учителя поняли, что сегодняшний День Знаний испорчен, и перенесли его на второе сентября. А этот день остался в истории как День Глупости.
Мне нравится
В деревне Гадюкино дождик пошёл,
По телеку был в это время футбол,
И ветром антенну свернуло к хренам.
Антип заорал: «Что же делать-то нам?»
Друзья завопили: «Починим скорей!
Тащи инструменты и пару гвоздей!»
Помчался Антип непогоде назло
Искать в гараже молоток и сверло,
Силантий и Стёпка ему помогали,
Они пассатижи и гвозди искали.
Искали под лавкою и в сундуке,
Искали под бочкой и в старой «Оке»,
Но был в гараже у Антипа бардак,
Всё кучей валялось: тосол и наждак,
Отвёртки, и клещи, и груда ключей,
Канистры, и тряпки, и сто мелочей.
Но вот наконец то, что надо, нашли,
Антенну прибили и в хату вошли,
Но телек показывал им не финал –
По сцене певец волосатый скакал.
Трансляцию матча друзья прозевали,
Пока в гараже инструменты искали.
Мораль этой басни понятна уже:
Порядок быть должен у всех в гараже!
По телеку был в это время футбол,
И ветром антенну свернуло к хренам.
Антип заорал: «Что же делать-то нам?»
Друзья завопили: «Починим скорей!
Тащи инструменты и пару гвоздей!»
Помчался Антип непогоде назло
Искать в гараже молоток и сверло,
Силантий и Стёпка ему помогали,
Они пассатижи и гвозди искали.
Искали под лавкою и в сундуке,
Искали под бочкой и в старой «Оке»,
Но был в гараже у Антипа бардак,
Всё кучей валялось: тосол и наждак,
Отвёртки, и клещи, и груда ключей,
Канистры, и тряпки, и сто мелочей.
Но вот наконец то, что надо, нашли,
Антенну прибили и в хату вошли,
Но телек показывал им не финал –
По сцене певец волосатый скакал.
Трансляцию матча друзья прозевали,
Пока в гараже инструменты искали.
Мораль этой басни понятна уже:
Порядок быть должен у всех в гараже!
Мне нравится
3
gulnara aminova
Срач развести легко. А вот порядок навести после этого - это проблема серьёзная...
Несколько минуток поэзии.
Корова Урбана Второго
У папы Урбана Второго
Однажды подохла корова.
Урбан неутешен и яр.
И всё ему тошно,
И рядом истошно
Скорбит ватиканский дояр.
В полнейшем унынии духа,
Молитву читаючи глухо,
Не веря уже ничему,
Святейшество папа,
Как злого сатрапа,
Анафеме предал чуму.
Но два кардинала французских
В плащах фиолетовых узких
Приехали в Рим впопыхах.
И папе Урбану
Под бой барабанный
Назначили встречу в верхах.
И, папскую тапку целуя,
Проклявши инфекцию злуя,
Урбану сказал де Анжу:
"Конечно, коровье
Непрочно здоровье,
Но вот я чего вам скажу.
А вдруг у неё летаргия?"
- "А ну, прекратить литургию!
Чего же тогда я ору?" -
И взмыленный папа
Помчался без шляпы
К коровьему смертну одру.
Молитва была им провыта,
Но кверху торчали копыта,
И влажности нет у мурла.
О ужас: корова
Урбана Второго
Чем дальше, тем дохше была.
Урбан побледнел, словно репа,
И, жезлом потрясши свирепо,
Ужасную вещь отмочил:
Мня пальцами чётки,
Он твёрдо и чётко
От церкви Анжу отлучил.
Отныне у них всё спокойно,
И в память коровы покойной
Урбан пьёт одно молоко.
Анжу ж отлучённый
Сидит заключённый
На острове Иф далеко.
Корова Урбана Второго
У папы Урбана Второго
Однажды подохла корова.
Урбан неутешен и яр.
И всё ему тошно,
И рядом истошно
Скорбит ватиканский дояр.
В полнейшем унынии духа,
Молитву читаючи глухо,
Не веря уже ничему,
Святейшество папа,
Как злого сатрапа,
Анафеме предал чуму.
Но два кардинала французских
В плащах фиолетовых узких
Приехали в Рим впопыхах.
И папе Урбану
Под бой барабанный
Назначили встречу в верхах.
И, папскую тапку целуя,
Проклявши инфекцию злуя,
Урбану сказал де Анжу:
"Конечно, коровье
Непрочно здоровье,
Но вот я чего вам скажу.
А вдруг у неё летаргия?"
- "А ну, прекратить литургию!
Чего же тогда я ору?" -
И взмыленный папа
Помчался без шляпы
К коровьему смертну одру.
Молитва была им провыта,
Но кверху торчали копыта,
И влажности нет у мурла.
О ужас: корова
Урбана Второго
Чем дальше, тем дохше была.
Урбан побледнел, словно репа,
И, жезлом потрясши свирепо,
Ужасную вещь отмочил:
Мня пальцами чётки,
Он твёрдо и чётко
От церкви Анжу отлучил.
Отныне у них всё спокойно,
И в память коровы покойной
Урбан пьёт одно молоко.
Анжу ж отлучённый
Сидит заключённый
На острове Иф далеко.
Мне нравится
Минутка поэзии. Стихотворение "Дрючок, сморчок и качок"
На крыльце сидел дрючок
На половичке.
Подошёл к нему сморчок
В синем колпачке,
Сел он на половичок
Поболтать с дрючком,
Прикусивши язычок
Завертел зрачком.
Мимо них прошёл хрючок
В модном пиджачке.
У него сидел жучок
В марлевом сачке.
У хрючка был пятачок,
А на пятачке
Нарисован был торчок
Явно на глючке.
Совершив большой скачок,
Придавив дрючка,
Тот бессовестный хрючок
Укусил сморчка.
И заголосил сморчок,
Побежал бочком,
Но его злодей-хрючок
Зацепил крючком.
Вышел из лесу качок,
Корефан сморчка,
Отломал с дуба сучок,
Отлупил хрючка.
Ускакал бегом хрючок.
Рады три дружка,
На крылечке шашлычок
И бутылочка.
Кто такие дрючки, сморчки и хрючки - не спрашивайте. Не знаю. Писалось давно, вдохновила школа (урок алгебры).
На крыльце сидел дрючок
На половичке.
Подошёл к нему сморчок
В синем колпачке,
Сел он на половичок
Поболтать с дрючком,
Прикусивши язычок
Завертел зрачком.
Мимо них прошёл хрючок
В модном пиджачке.
У него сидел жучок
В марлевом сачке.
У хрючка был пятачок,
А на пятачке
Нарисован был торчок
Явно на глючке.
Совершив большой скачок,
Придавив дрючка,
Тот бессовестный хрючок
Укусил сморчка.
И заголосил сморчок,
Побежал бочком,
Но его злодей-хрючок
Зацепил крючком.
Вышел из лесу качок,
Корефан сморчка,
Отломал с дуба сучок,
Отлупил хрючка.
Ускакал бегом хрючок.
Рады три дружка,
На крылечке шашлычок
И бутылочка.
Кто такие дрючки, сморчки и хрючки - не спрашивайте. Не знаю. Писалось давно, вдохновила школа (урок алгебры).
Мне нравится
1
gulnara aminova
Это не может оставить равнодушным никого, кто влюблён в высокую поэзию. Пушкин с его "...К нему не зарастёт народная тропа..." сидит в ж*пе. Я реально балдела.
Машина
Домкратов купил машину. Но, поскольку он привык экономить деньги и брать что подешевле, то машину купил старую, ржавую и канареечного цвета.
И вот поехал он на ней туда, куда только и можно было на ней поехать: в автосервис. Но по пути от машины что-то отвалилось, и пришлось искать помощника и тащить её дальше на тросе.
После ремонта по дороге домой от машины ещё что-то отвалилось, и пришлось тащить её на тросе обратно в ремонт.
Так повторялось раз восемь. В течение недели Домкратов пытался забрать свою тачку из ремонта, но по пути домой от неё каждый раз что-нибудь отваливалось.
За это время он потратил на ремонт в четыре с половиной раза больше денег, чем выложил за машину. Когда машина сломалась по дороге из сервиса в девятый раз и её снова потащили обратно, внезапно лопнул трос. Он перетёрся от слишком частого использования.
Домкратов вылез из машины, поставил красный треугольник и задумчиво почесал репу.
Домкратов купил машину. Но, поскольку он привык экономить деньги и брать что подешевле, то машину купил старую, ржавую и канареечного цвета.
И вот поехал он на ней туда, куда только и можно было на ней поехать: в автосервис. Но по пути от машины что-то отвалилось, и пришлось искать помощника и тащить её дальше на тросе.
После ремонта по дороге домой от машины ещё что-то отвалилось, и пришлось тащить её на тросе обратно в ремонт.
Так повторялось раз восемь. В течение недели Домкратов пытался забрать свою тачку из ремонта, но по пути домой от неё каждый раз что-нибудь отваливалось.
За это время он потратил на ремонт в четыре с половиной раза больше денег, чем выложил за машину. Когда машина сломалась по дороге из сервиса в девятый раз и её снова потащили обратно, внезапно лопнул трос. Он перетёрся от слишком частого использования.
Домкратов вылез из машины, поставил красный треугольник и задумчиво почесал репу.
Мне нравится
2
Звязда
Феклуша Плевкова решила стать звездой и приехала в Москву. Её сразу взяли, потому что петь она не умела, на сцене держалась плохо и конкуренции никому не составляла.
Продюсер, поплёвывая на пол сквозь дырку от зуба, позвонил самому бездарному композитору, какого знал, и велел написать для Феклуши песню попротивнее.
Композитор справился за сутки. Поэта искать не стали и склепали текст втроём: продюсер, Феклуша и гардеробщица. Пошли записывать. Голос у Феклуши был никакой, и она не попала ни в одну ноту, но звукорежиссёр быстенько всё поправил в Мелодайне. Отсутствие слуха никак не отразилось на Феклушиной карьере.
Когда фанера была готова, продюсер начал учить Феклушу разевать рот в такт, и это было самое трудное на её творческом пути. Но она справилась.
Феклушу впихнули в какой-то телевизионный концерт, и наутро она проснулась знаменитостью. Её песнюшку крутили по пятьдесят раз в день везде, где только можно.
Слушателей сначала тошнило от Феклуши, и они затыкали уши, но у всех была работа, и всё время держать руки прижатыми к ушам не получалось. Постепенно люди привыкли к Феклушиной песне, и она даже вроде как начала им нравиться. За Феклушу стали платить деньги.
Новой звезде наклепали ещё песен, записали альбом, и все были довольны. Единственный человек, который серьёзно пострадал в этой эпопее — звукорежиссёр.
Феклуша Плевкова решила стать звездой и приехала в Москву. Её сразу взяли, потому что петь она не умела, на сцене держалась плохо и конкуренции никому не составляла.
Продюсер, поплёвывая на пол сквозь дырку от зуба, позвонил самому бездарному композитору, какого знал, и велел написать для Феклуши песню попротивнее.
Композитор справился за сутки. Поэта искать не стали и склепали текст втроём: продюсер, Феклуша и гардеробщица. Пошли записывать. Голос у Феклуши был никакой, и она не попала ни в одну ноту, но звукорежиссёр быстенько всё поправил в Мелодайне. Отсутствие слуха никак не отразилось на Феклушиной карьере.
Когда фанера была готова, продюсер начал учить Феклушу разевать рот в такт, и это было самое трудное на её творческом пути. Но она справилась.
Феклушу впихнули в какой-то телевизионный концерт, и наутро она проснулась знаменитостью. Её песнюшку крутили по пятьдесят раз в день везде, где только можно.
Слушателей сначала тошнило от Феклуши, и они затыкали уши, но у всех была работа, и всё время держать руки прижатыми к ушам не получалось. Постепенно люди привыкли к Феклушиной песне, и она даже вроде как начала им нравиться. За Феклушу стали платить деньги.
Новой звезде наклепали ещё песен, записали альбом, и все были довольны. Единственный человек, который серьёзно пострадал в этой эпопее — звукорежиссёр.
Мне нравится
2
Nika Smir
Проверяю, включены ли здесь комментарии.
Просветлённый
Архип Кердыцкий, упав с табуретки, достиг просветления и начал просветлять других. Он завёл блог и каждый день выдавал две-три истины, от которых у нормальных людей уши сворачивались в трубочку. Все истины касались конца света.
— Вы все скоро подохнете, — вещал Кердыцкий, — потому что я так предсказал. Я никогда не ошибаюсь, потому что достиг просветления, а ещё у меня на одну спираль ДНК больше, чем у вас.
Многие верили Кердыцкому и начинали рыть ямы, чтобы спастись в них во время конца света. Каждый год Кердыцкий обещал конец света, а когда он не случался, то просто переносил его ещё на год, как страховку. Это было очень удобно: целый год Кердыцкий жил на пожертвования и учил народ рыть ямы, и только раз в году он вынужден был объяснять, почему конец света отложился. Но фантазия у него была богатая, и он всегда придумывал что-нибудь новенькое.
Люди ему верили и рыли ямы. Скоро из-за ям невозможно стало ходить и ездить, а ещё в них скапливалась дождевая вода, и они уже не годились для спасения. Особо рьяные поклонники Кердыцкого откачивали воду насосами.
— Когда же конец света? — нетерпеливо спрашивали у Кердыцкого последователи, и он отвечал, что очень скоро.
И вот однажды во всём городишке отключили электричество по случаю ремонта линии. Везде погас свет. Кто-то заматерился, кто-то зажёг свечки, а Кердыцкий обрадовался, высунулся из окна и заорал на весь город:
— Я же говорил! Я же говорил! Вот вам и конец света! Свет же кончился!!!
Архип Кердыцкий, упав с табуретки, достиг просветления и начал просветлять других. Он завёл блог и каждый день выдавал две-три истины, от которых у нормальных людей уши сворачивались в трубочку. Все истины касались конца света.
— Вы все скоро подохнете, — вещал Кердыцкий, — потому что я так предсказал. Я никогда не ошибаюсь, потому что достиг просветления, а ещё у меня на одну спираль ДНК больше, чем у вас.
Многие верили Кердыцкому и начинали рыть ямы, чтобы спастись в них во время конца света. Каждый год Кердыцкий обещал конец света, а когда он не случался, то просто переносил его ещё на год, как страховку. Это было очень удобно: целый год Кердыцкий жил на пожертвования и учил народ рыть ямы, и только раз в году он вынужден был объяснять, почему конец света отложился. Но фантазия у него была богатая, и он всегда придумывал что-нибудь новенькое.
Люди ему верили и рыли ямы. Скоро из-за ям невозможно стало ходить и ездить, а ещё в них скапливалась дождевая вода, и они уже не годились для спасения. Особо рьяные поклонники Кердыцкого откачивали воду насосами.
— Когда же конец света? — нетерпеливо спрашивали у Кердыцкого последователи, и он отвечал, что очень скоро.
И вот однажды во всём городишке отключили электричество по случаю ремонта линии. Везде погас свет. Кто-то заматерился, кто-то зажёг свечки, а Кердыцкий обрадовался, высунулся из окна и заорал на весь город:
— Я же говорил! Я же говорил! Вот вам и конец света! Свет же кончился!!!
Мне нравится
2
gulnara aminova
Есть такая секта с штаб-квартирой в Бруклине. Они там какие-то Свидетели. Тычут всем бесплатные журналы "Сторожевая Башня" и "Пробудись". У них такая хохма четыре раза подряд повторялась. И каждый раз обсирались по-полной. Врали, врут и будут врать!
Писатель
Тупухин купил блокнот и начал туда всё записывать. Когда сосед делал ремонт, Тупухин писал: «Сосед делает ремонт». Когда по телеку показывали кино, он писал: «По телеку показывают кино».
На улице Тупухин тоже не расставался с блокнотом. Стоя в очереди в магазине, он писал: «Позаде мене стоит жирная курносая тётка, а впереде — какой-то придурок с оттопыренными ушами. А у продавщицы Маньки кривой нос».
Ещё он ходил на работу, а работал он сторожем на базе. У него там была куча времени, и он писал: «Все, кто на этой базе работают, дураки. Особенно директор. А дочка у директора гуляет направо и налево».
Тупухин писал и писал, а когда у него накопилось 80 блокнотов, он решил издать свою книгу. Украл с базы три ящика товара и издал. И стал писателем. И задрал нос.
Когда его спрашивали, кто он по профессии, он гордо говорил: «Писатель!» И показывал свою книгу. Откровенно говоря, его книгой были забиты все местные киоски, но ни один человек её не купил.
Тупухин тогда выложил своё творение в интернете, и надо ж было случиться, что первым его читателем оказался директор базы.
«Ого, да наш сторож-то книженции пописывает!» — подумал директор и собрался уже повысить Тупухину зарплату, но тут прочитал в книге про себя и свою дочку.
Что тут началось! Тупухина попёрли с базы, подали на него в суд, написали про него в газете, сняли про него сюжет в новостях, и книгу мигом расхватали.
На следующий день на Тупухина подали в суд все жители города, потому что про каждого он написал в своей книге какую-нибудь гадость. У прокурора началась мигрень. Прокурор был единственным человеком, про которого в книге Тупухина говорилось хорошо.
Тупухина то сажали, то отпускали. В интернете появилась группа поклонников Тупухина. Доход от расхватанной книги позволил автору вести праздную жизнь, и он начал собирать материалы для новой книги.
В настоящее время никому не удалось переплюнуть его по популярности.
Тупухин купил блокнот и начал туда всё записывать. Когда сосед делал ремонт, Тупухин писал: «Сосед делает ремонт». Когда по телеку показывали кино, он писал: «По телеку показывают кино».
На улице Тупухин тоже не расставался с блокнотом. Стоя в очереди в магазине, он писал: «Позаде мене стоит жирная курносая тётка, а впереде — какой-то придурок с оттопыренными ушами. А у продавщицы Маньки кривой нос».
Ещё он ходил на работу, а работал он сторожем на базе. У него там была куча времени, и он писал: «Все, кто на этой базе работают, дураки. Особенно директор. А дочка у директора гуляет направо и налево».
Тупухин писал и писал, а когда у него накопилось 80 блокнотов, он решил издать свою книгу. Украл с базы три ящика товара и издал. И стал писателем. И задрал нос.
Когда его спрашивали, кто он по профессии, он гордо говорил: «Писатель!» И показывал свою книгу. Откровенно говоря, его книгой были забиты все местные киоски, но ни один человек её не купил.
Тупухин тогда выложил своё творение в интернете, и надо ж было случиться, что первым его читателем оказался директор базы.
«Ого, да наш сторож-то книженции пописывает!» — подумал директор и собрался уже повысить Тупухину зарплату, но тут прочитал в книге про себя и свою дочку.
Что тут началось! Тупухина попёрли с базы, подали на него в суд, написали про него в газете, сняли про него сюжет в новостях, и книгу мигом расхватали.
На следующий день на Тупухина подали в суд все жители города, потому что про каждого он написал в своей книге какую-нибудь гадость. У прокурора началась мигрень. Прокурор был единственным человеком, про которого в книге Тупухина говорилось хорошо.
Тупухина то сажали, то отпускали. В интернете появилась группа поклонников Тупухина. Доход от расхватанной книги позволил автору вести праздную жизнь, и он начал собирать материалы для новой книги.
В настоящее время никому не удалось переплюнуть его по популярности.
Мне нравится
1