Стена Книги, изменившие мою жизнь

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна.

Анна Ахматова
1917 г.

#КИМЖ_подписчики_читают
а что читают наши подписчики в июне?

Все начинается с любви...
Твердят:
"Вначале
было
слово..."
А я провозглашаю снова:
Все начинается
с любви!..
Все начинается с любви:
и озаренье,
и работа,
глаза цветов,
глаза ребенка —
все начинается с любви.

Все начинается с любви,
С любви!
Я это точно знаю.
Все,
даже ненависть —
родная
и вечная
сестра любви.
Все начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия,
тоска
и подвиг —
все начинается с любви...

Весна шепнет тебе:
"Живи..."
И ты от шепота качнешься.
И выпрямишься.
И начнешься.
Все начинается с любви!

Роберт Рождественский

После взятых бастилий
неужели сдаваться?
Вот и мне запретили
доктора волноваться.
Помаленечку горбясь,
жить с согбенной спиною,
лицемерье и подлость
обходя стороною.
Если силы иссякли,
ограничиться малым, -
посещая спектакли
со счастливым финалом.

Быть не слишком горячим
и не очень весёлым,
научась неудачи
запивать валидолом.
Хуже медленной смерти
прозябанье на свете..
Вы не верьте, не верьте
в предписания эти.
Жизнь, как новую повесть,
начинайте с абзаца,
прямо с ходу готовясь
в эту драку ввязаться.

Пробивайтесь сквозь ветер,
как тропинка крутая,
горе ваших соседей
вашим горем считая.
Коль обиженный плачет,
проявляйте нервозность.
Дайте недругу сдачи
без поправок на возраст.
Не робея любуйтесь
распахнувшейся бездной,
и волнуйтесь, волнуйтесь -
это очень полезно!

Михаил Матусовский, 1962

Цветет жасмин. Зеленой чащей
Иду над Тереком с утра.
Вдали, меж гор — простой, блестящий
И четкий конус серебра.
Река шумит, вся в искрах света,
Жасмином пахнет жаркий лес.
А там, вверху — зима и лето:
Январский снег и синь небес.
Лес замирает, млеет в зное,
Но тем пышней цветет жасмин.
В лазури яркой — неземное
Великолепие вершин.

Иван Бунин, 1904 г.

Никак не удается мне вернуться в свою оболочку и по-старому расположиться в самом себе, - такой там беспорядок: мебель переставлена, лампочка перегорела, прошлое моё разорвано на клочки.

"Отчаяние", Владимир Набоков

Чёрный камень,
чёрный камень,
что ж молчишь ты,
чёрный камень?

Разве ты хотел такого?
Разве ты мечтал когда-то
стать надгробьем
для могилы
Неизвестного солдата?
Чёрный камень.
Что ж молчишь ты,
чёрный камень?..
Мы в горах
тебя искали.
Скалы
тяжкие
дробили.
Поезда в ночах
трубили.
Мастера в ночах
не спали.
Чтобы умными руками,
чтобы
собственною кровью
превратить
обычный камень
в молчаливое
надгробье.
Разве камни
виноваты
в том,
что где-то под землёю
слишком долго
спят солдаты?
Безымянные
солдаты.
Неизвестные
солдаты...
А над ними
травы сохнут.
А над ними
звёзды меркнут.
А над ними
кружит беркут.
И качается подсолнух.
И стоят над ними
сосны.
И пора приходит
снегу.
И оранжевое солнце
разливается по небу.
Время
движется над ними...
Но когда-то,
но когда-то
кто-то в мире
помнил
имя
Неизвестного солдата!
Ведь ещё
до самой смерти
он имел друзей немало.
Ведь ещё
живёт на свете
очень старенькая
мама.
А ещё была
невеста.
Где она теперь —
невеста?..

Умирал солдат —
известным.
Умер —
Неизвестным.

Роберт Рождественский

Я и Анна Алексеевна ходили вместе в театр, всякий раз пешком; мы сидели в креслах рядом, плечи наши касались, я молча брал из ее рук бинокль и в это время чувствовал, что она близка мне, что она моя, что нам нельзя друг без друга, но, по какому-то странному недоразумению, выйдя из театра, мы всякий раз прощались и расходились, как чужие. В городе уже говорили о нас бог знает что, но из всего, что говорили, не было ни одного слова правды.

"О любви", Антон Чехов

Венедикт Ерофеев

Я очень люблю читать! В мире столько прекрасных книг! Я, например, пью месяц, пью другой, а потом возьму и прочитаю какую-нибудь книжку, и так хороша покажется мне эта книжка, и так дурен кажусь я сам себе, что я совсем расстраиваюсь и не могу читать, бросаю книжку и начинаю пить, пью месяц, пью другой, а потом...

А я буду молчать, опущу глаза и буду молчать, и эта немота знакома всем, кто знает исход многодневного и тяжелого похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? и затмение души тоже. Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой — меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только еще начинает тошнить. А я — что я? я много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не рассмеялся, и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счет и последовательность, — я трезвее всех в этом мире; на меня просто туго действует… «Почему же ты молчишь?» — спросит меня Господь, весь в синих молниях. Ну, что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать…