Ольга Фокина
Декабрь уже прожит. Январь уже начат.
И время итожить просчеты-удачи.
Но я не считаю, и я не итожу,
Лишь радостно знаю: декабрь уже прожит!
Декабрьские сводки – они уже смяты,
День самый короткий – давно и когда-то.
И ночь без рассвета – уже миновала,
И злые секреты – за пик-перевалом!
Над лесом алеет заря-заряница,
Ах, не заболеть бы да не залениться!
Все можно наладить, все можно устроить:
Декабрь уже сзади – что многого стоит!
Он все рассекретил: голо, как на блюдце...
Ах, не пожалеть бы да не оглянуться!
1991
(художник Дмитрий Лёвин)
#ОльгаФокина#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Другие записи сообщества
5 января 1920 года родился Николай СЛАДКОВ, писатель, автор более 60 книг о природе.
Николай Иванович Сладков родился в Москве, но вся его жизнь прошла в Ленинграде и в Царском Селе, славящемся великолепными парками. Здесь Николай открыл для себя прекрасную и неповторимую жизнь природы, которая и стала главной темой его творчества.
Ещё будучи школьником, он стал вести дневник, куда записывал свои впечатления и наблюдения. Кроме того, начал заниматься в кружке юннатов при Ленинградском зоологическом институте. Здесь он познакомился с известным писателем-натуралистом Виталием Бианки, который называл этот кружок «Клубом колумбов». Летом ребята приезжали к Бианки в Новгородскую область изучать тайны леса и постигать природу. Книги Бианки оказали на Николая большое влияние, между ними завязалась переписка, и именно его Сладков считал своим учителем. Впоследствии Бианки стал настоящим другом Сладкова.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай добровольцем ушёл на фронт и стал военным топографом. По этой же специальности он работал и в мирное время.
Первые рассказы были написаны им в 1952 году, а в 1953 году была напечатана первая книга Николая Сладкова — «Серебряный хвост». «В природе та же гармония, что и в музыке, выкинь ноту и мелодия нарушится...» Книги Николая Сладкова — рассказы и повести о природе — необычайно гармоничны, они очень полно и точно отражают тайны природы. Для того, чтобы оказаться в диком лесу, вовсе необязательно каждый раз брать билет на поезд и ехать в дальние края — можно просто протянуть руку к книжной полке и взять любимую книгу Николая Сладкова, уютно устроиться в любимом уголке и перенестись в прекрасный мир природы... В лесу вы сможете увидеть много всего интересного. Узнаете, например, как медведи по весне просыпаются оттого, что подтаявший снег им «штаны намочил». А вот испытание для вашего вкуса: как вы думаете, что вкуснее — ивовые почки или березовые? Вы узнаете, что существуют птицы, которые летят на зиму не в теплые края, а наоборот — прилетают к нам, в наши леса.
Вместе с Виталием Бианки, своим другом и единомышленником, Николай Сладков много лет готовил радиопередачи «Вести из леса» и отвечал на многочисленные письма своих слушателей. Всего за свою насыщенную приключениями жизнь Николай Иванович написал более 60 книг. В числе самых известных можно назвать такие издания, как «Краешком глаза», «За пером синей птицы», «Осиновый невидимка», «Подводная газета», «Земля над облаками», «Свист диких крыльев» и многие другие прекрасные книги... За книгу «Подводная газета» Николай Иванович был удостоен Государственной премии имени Н. К. Крупской.
#НиколайСладков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Николай Иванович Сладков родился в Москве, но вся его жизнь прошла в Ленинграде и в Царском Селе, славящемся великолепными парками. Здесь Николай открыл для себя прекрасную и неповторимую жизнь природы, которая и стала главной темой его творчества.
Ещё будучи школьником, он стал вести дневник, куда записывал свои впечатления и наблюдения. Кроме того, начал заниматься в кружке юннатов при Ленинградском зоологическом институте. Здесь он познакомился с известным писателем-натуралистом Виталием Бианки, который называл этот кружок «Клубом колумбов». Летом ребята приезжали к Бианки в Новгородскую область изучать тайны леса и постигать природу. Книги Бианки оказали на Николая большое влияние, между ними завязалась переписка, и именно его Сладков считал своим учителем. Впоследствии Бианки стал настоящим другом Сладкова.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай добровольцем ушёл на фронт и стал военным топографом. По этой же специальности он работал и в мирное время.
Первые рассказы были написаны им в 1952 году, а в 1953 году была напечатана первая книга Николая Сладкова — «Серебряный хвост». «В природе та же гармония, что и в музыке, выкинь ноту и мелодия нарушится...» Книги Николая Сладкова — рассказы и повести о природе — необычайно гармоничны, они очень полно и точно отражают тайны природы. Для того, чтобы оказаться в диком лесу, вовсе необязательно каждый раз брать билет на поезд и ехать в дальние края — можно просто протянуть руку к книжной полке и взять любимую книгу Николая Сладкова, уютно устроиться в любимом уголке и перенестись в прекрасный мир природы... В лесу вы сможете увидеть много всего интересного. Узнаете, например, как медведи по весне просыпаются оттого, что подтаявший снег им «штаны намочил». А вот испытание для вашего вкуса: как вы думаете, что вкуснее — ивовые почки или березовые? Вы узнаете, что существуют птицы, которые летят на зиму не в теплые края, а наоборот — прилетают к нам, в наши леса.
Вместе с Виталием Бианки, своим другом и единомышленником, Николай Сладков много лет готовил радиопередачи «Вести из леса» и отвечал на многочисленные письма своих слушателей. Всего за свою насыщенную приключениями жизнь Николай Иванович написал более 60 книг. В числе самых известных можно назвать такие издания, как «Краешком глаза», «За пером синей птицы», «Осиновый невидимка», «Подводная газета», «Земля над облаками», «Свист диких крыльев» и многие другие прекрасные книги... За книгу «Подводная газета» Николай Иванович был удостоен Государственной премии имени Н. К. Крупской.
#НиколайСладков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
...Есть лесная примета: как Медведь перевернется на другой бок — так солнце повернет на лето...
Николай СЛАДКОВ
КАК МЕДВЕДЯ ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ
Натерпелись птицы и звери от зимы лиха. Что ни день — метель, что ни ночь — мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Забыл, наверное, что пора ему на другой бок перевернуться.
Есть лесная примета: как Медведь перевернется на другой бок — так солнце повернет на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение. Пошли Медведя будить:
— Эй, Медведь, пора! Зима всем надоела! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж небось?
Медведь в ответ ни гугу: не шелохнется, не ворохнется. Знай посапывает.
— Эх, долбануть бы его в затылок! — воскликнул Дятел. — Небось бы сразу зашевелился!
— Не-ет,— промычал Лось, — с ним надо почтительно, уважительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слезно просим и умоляем — перевернись ты, хоть не спеша, на другой бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле, — шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Беда, коли волки нас пронюхают.
Медведь ухом пошевелил, ворчит сквозь зубы:
— А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег глубокий только на пользу: и тепло, и спится спокойно.
Тут Белая Куропатка запричитала:
— А не стыдно. Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл — что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на другой бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп — и готово!
А Медведь свое:
— Даже смешно! Зима вам надоела, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала запас.
Белка терпела-терпела — не вытерпела:
— Ах ты, тюфяк мохнатый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трех считаю: раз, два, три!
— Четыре, пять, шесть! — насмехается Медведь. — Вот напугала! А ну — кыш отседова! Спать мешаете.
Поджали звери хвосты, повесили птицы носы — начали расходиться. А тут из снега Мышка вдруг высунулась, да как запищит:
— Такие большие, а испугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать надо? Ни по-хорошему, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски надобно, по-мышиному. Вы меня попросите — я его мигом переверну!
— Ты, Медведя?! — ахнули звери.
— Одной левой лапкой! — похваляется Мышь.
Юркнула Мышь в берлогу — давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задергался Медведь, завизжал поросенком, ногами задрыгал.
— Ой, не могу! — завывает. — Ой, перевернусь, только не щекочи! 0-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
А пар из берлоги — как дым из трубы.
Мышка высунулась и пищит:
— Перевернулся как миленький! Давно бы мне сказали.
Ну а как перевернулся Медведь на другой бок — так сразу солнце повернуло на лето. Что ни день — солнце выше, что ни день — весна ближе. Что ни день — светлей, веселей в лесу!
(художник Анна Силивончик)
#НиколайСладков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Николай СЛАДКОВ
КАК МЕДВЕДЯ ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ
Натерпелись птицы и звери от зимы лиха. Что ни день — метель, что ни ночь — мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Забыл, наверное, что пора ему на другой бок перевернуться.
Есть лесная примета: как Медведь перевернется на другой бок — так солнце повернет на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение. Пошли Медведя будить:
— Эй, Медведь, пора! Зима всем надоела! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж небось?
Медведь в ответ ни гугу: не шелохнется, не ворохнется. Знай посапывает.
— Эх, долбануть бы его в затылок! — воскликнул Дятел. — Небось бы сразу зашевелился!
— Не-ет,— промычал Лось, — с ним надо почтительно, уважительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слезно просим и умоляем — перевернись ты, хоть не спеша, на другой бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле, — шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Беда, коли волки нас пронюхают.
Медведь ухом пошевелил, ворчит сквозь зубы:
— А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег глубокий только на пользу: и тепло, и спится спокойно.
Тут Белая Куропатка запричитала:
— А не стыдно. Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл — что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на другой бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп — и готово!
А Медведь свое:
— Даже смешно! Зима вам надоела, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала запас.
Белка терпела-терпела — не вытерпела:
— Ах ты, тюфяк мохнатый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трех считаю: раз, два, три!
— Четыре, пять, шесть! — насмехается Медведь. — Вот напугала! А ну — кыш отседова! Спать мешаете.
Поджали звери хвосты, повесили птицы носы — начали расходиться. А тут из снега Мышка вдруг высунулась, да как запищит:
— Такие большие, а испугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать надо? Ни по-хорошему, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски надобно, по-мышиному. Вы меня попросите — я его мигом переверну!
— Ты, Медведя?! — ахнули звери.
— Одной левой лапкой! — похваляется Мышь.
Юркнула Мышь в берлогу — давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задергался Медведь, завизжал поросенком, ногами задрыгал.
— Ой, не могу! — завывает. — Ой, перевернусь, только не щекочи! 0-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
А пар из берлоги — как дым из трубы.
Мышка высунулась и пищит:
— Перевернулся как миленький! Давно бы мне сказали.
Ну а как перевернулся Медведь на другой бок — так сразу солнце повернуло на лето. Что ни день — солнце выше, что ни день — весна ближе. Что ни день — светлей, веселей в лесу!
(художник Анна Силивончик)
#НиколайСладков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Антон Чехов
Ночь на кладбище
(Святочный рассказ)
— Расскажите, Иван Иваныч, что-нибудь страшное!
Иван Иваныч покрутил ус, кашлянул, причмокнул губами и, придвинувшись к барышням, начал:
— Рассказ мой начинается, как начинаются вообще все лучшие русские сказания: был я, признаться, выпивши… Встречал я Новый год у одного своего старинного приятеля и нализался, как сорок тысяч братьев.(1) В своё оправдание должен я сказать, что напился я вовсе не с радости. Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже… По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег…
Итак, напился я с горя… Когда я вышел от приятеля, то соборные часы пробили ровно два. Погода на улице стояла подлейшая… Сам чёрт не разберёт, была то зима или осень. Темнота кругом такая, что хоть глаза выколи: глядишь-глядишь и ничего не видишь, словно тебя в жестянку с ваксой посадили. Порол дождь… Холодный и резкий ветер выводил ужасные нотки; он выл, плакал, стонал, визжал, точно в оркестре природы дирижировала сама ведьма. Под ногами жалобно всхлипывала слякоть; фонари глядели тускло, как заплаканные вдовы… Бедная природа переживала фридрих-гераус… Короче, была погода, которой порадовался бы тать и разбойник, но не я, смиренный и пьяненький обыватель. Меня повергла она в грустное настроение…
«Жизнь — канитель…— философствовал я, шлёпая по грязи и пошатываясь.— Пустое, бесцветное прозябание… мираж… Дни идут за днями, годы за годами, а ты всё такая же скотина, как и был… Пройдут ещё годы, и ты останешься всё тем же Иваном Ивановичем, выпивающим, закусывающим, спящим… В конце концов закопают тебя, болвана, в могилу, поедят на твой счёт поминальных блинов и скажут: хороший был человек, но жалко, подлец, мало денег оставил!..»
Шёл я с Мещанской на Пресню — дистанция для выпившего почтенная… Пробираясь по тёмным и узким переулкам, я не встретил ни одной живой души, не услышал ни одного живого звука. Боясь набрать в калоши, я сначала шёл по тротуару, потом же, когда, несмотря на предосторожности, мои калоши начали жалобно всхлипывать, я свернул на дорогу: тут меньше шансов наткнуться на тумбу или свалиться в канаву…
Мой путь был окутан холодной, непроницаемой тьмой; сначала я встречал по дороге тускло горящие фонари, потом же, когда я прошёл два-три переулка, исчезло и это удобство. Приходилось пробираться ощупью… Вглядываясь в потёмки и слыша над собой жалобный вой ветра, я торопился… Душу мою постепенно наполнял неизъяснимый страх… Этот страх обратился в ужас, когда я стал замечать, что я заблудился, сбился с пути.
«Извозчик!» — закричал я.
Ответа не последовало… Тогда я порешил идти прямо, куда глаза глядят, зря, в надежде, что рано или поздно я выйду на большую улицу, где есть фонари и извозчики. Не оглядываясь, боясь взглянуть в сторону, я побежал… Навстречу мне дул резкий, холодный ветер, в глаза хлестал крупный дождь… То я бежал по тротуарам, то по дороге… Как уцелел мой лоб после частых прикосновений к тумбам и фонарным столбам, мне решительно непонятно.
Иван Иваныч выпил рюмку водки, покрутил другой ус и продолжал:
— Не помню, как долго я бежал… Помню только, что в конце концов я споткнулся и больно ударился о какой-то странный предмет… Видеть его я не мог, а осязавши, я получил впечатление чего-то холодного, мокрого, гладко ошлифованного… Я сел на него, чтобы отдохнуть… Не стану злоупотреблять вашим терпением, а скажу только, что, когда, немного спустя, я зажёг спичку, чтобы закурить папиросу, я увидел, что я сижу на могильной плите…
Я, не видевший тогда вокруг себя ничего, кроме тьмы, и не слышавший ни одного человеческого звука, увидев могильную плиту, в ужасе закрыл глаза и вскочил… Сделав шаг от плиты, я наткнулся на другой предмет… И представьте мой ужас! Это был деревянный крест…
«Боже мой, я попал на кладбище! — подумал я, закрывая руками лицо и опускаясь на плиту.— Вместо того, чтобы идти в Пресню, я побрёл в Ваганьково!» Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов… Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил тёмною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод…
«Не может быть! — утешал я себя.— Это оптический обман, галлюцинация… Всё это кажется мне оттого, что в моей голове сидят Депре, Бауэр и Арабажи…(2) Трус!»
И в то время, когда я бодрил себя таким образом, я услышал тихие шаги… Кто-то медленно шёл, но… то были не человеческие шаги… для человека они были слишком тихи и мелки…
«Мертвец»,— подумал я.
Наконец этот таинственный «кто-то» подошёл ко мне, коснулся моего колена и вздохнул… Засим я услышал вой… Вой был ужасный, могильный, тянущий за душу… Если вам страшно слушать нянек, рассказывающих про воющих мертвецов, то каково же слышать самый вой! Я отупел и окаменел от ужаса… Депре, Бауэр и Арабажи выскочили из головы, и от пьяного состояния не осталось и следа… Мне казалось, что если я открою глаза и рискну взглянуть на тьму, то увижу бледно-жёлтое, костлявое лицо, полусгнивший саван…
«Боже, хоть бы скорее утро»,— молился я.
Но, пока наступило утро, мне пришлось пережить один невыразимый и не поддающийся описанию ужас. Сидя на плите и слушая вой обитателя могилы, я вдруг услышал новые шаги… Кто-то, тяжело и мерно ступая, шёл прямо на меня… Поравнявшись со мной, новый выходец из могилы вздохнул, и минуту спустя холодная, костлявая рука тяжело опустилась на моё плечо… Я потерял сознание.
Иван Иваныч выпил рюмку водки и крякнул.
— Ну? — спросили его барышни.
— Очнулся я в маленькой квадратной комнате… В единственное решётчатое окошечко слабо пробивался рассвет… «Ну,— подумал я,— это, значит, меня мертвецы к себе в склеп затащили»… Но какова была моя радость, когда я услышал за стеной человеческие голоса:
«Где ты его взял?» — допрашивал чей-то бас.
«Около монументной лавки Белобрысова, ваше благородие,— отвечал другой бас,— где памятники и кресты выставлены. Гляжу, а он сидит и обнимает памятник, а около него чей-то пёс воет… Должно, выпивши…»
Утром, когда я проснулся, меня выпустили…
1886
1. …как сорок тысяч братьев… — юмористическая перефразировка слов Гамлета: «Я любил Офелию, как сорок тысяч братьев любить не могут», часто встречающаяся в рассказах молодого Чехова.
2. Депре, Бауэр, Арабажи — марки вин.
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Ночь на кладбище
(Святочный рассказ)
— Расскажите, Иван Иваныч, что-нибудь страшное!
Иван Иваныч покрутил ус, кашлянул, причмокнул губами и, придвинувшись к барышням, начал:
— Рассказ мой начинается, как начинаются вообще все лучшие русские сказания: был я, признаться, выпивши… Встречал я Новый год у одного своего старинного приятеля и нализался, как сорок тысяч братьев.(1) В своё оправдание должен я сказать, что напился я вовсе не с радости. Радоваться такой чепухе, как новый год, по моему мнению, нелепо и недостойно человеческого разума. Новый год такая же дрянь, как и старый, с тою только разницею, что старый год был плох, а новый всегда бывает хуже… По-моему, при встрече нового года нужно не радоваться, а страдать, плакать, покушаться на самоубийство. Не надо забывать, что чем новее год, тем ближе к смерти, тем обширнее плешь, извилистее морщины, старее жена, больше ребят, меньше денег…
Итак, напился я с горя… Когда я вышел от приятеля, то соборные часы пробили ровно два. Погода на улице стояла подлейшая… Сам чёрт не разберёт, была то зима или осень. Темнота кругом такая, что хоть глаза выколи: глядишь-глядишь и ничего не видишь, словно тебя в жестянку с ваксой посадили. Порол дождь… Холодный и резкий ветер выводил ужасные нотки; он выл, плакал, стонал, визжал, точно в оркестре природы дирижировала сама ведьма. Под ногами жалобно всхлипывала слякоть; фонари глядели тускло, как заплаканные вдовы… Бедная природа переживала фридрих-гераус… Короче, была погода, которой порадовался бы тать и разбойник, но не я, смиренный и пьяненький обыватель. Меня повергла она в грустное настроение…
«Жизнь — канитель…— философствовал я, шлёпая по грязи и пошатываясь.— Пустое, бесцветное прозябание… мираж… Дни идут за днями, годы за годами, а ты всё такая же скотина, как и был… Пройдут ещё годы, и ты останешься всё тем же Иваном Ивановичем, выпивающим, закусывающим, спящим… В конце концов закопают тебя, болвана, в могилу, поедят на твой счёт поминальных блинов и скажут: хороший был человек, но жалко, подлец, мало денег оставил!..»
Шёл я с Мещанской на Пресню — дистанция для выпившего почтенная… Пробираясь по тёмным и узким переулкам, я не встретил ни одной живой души, не услышал ни одного живого звука. Боясь набрать в калоши, я сначала шёл по тротуару, потом же, когда, несмотря на предосторожности, мои калоши начали жалобно всхлипывать, я свернул на дорогу: тут меньше шансов наткнуться на тумбу или свалиться в канаву…
Мой путь был окутан холодной, непроницаемой тьмой; сначала я встречал по дороге тускло горящие фонари, потом же, когда я прошёл два-три переулка, исчезло и это удобство. Приходилось пробираться ощупью… Вглядываясь в потёмки и слыша над собой жалобный вой ветра, я торопился… Душу мою постепенно наполнял неизъяснимый страх… Этот страх обратился в ужас, когда я стал замечать, что я заблудился, сбился с пути.
«Извозчик!» — закричал я.
Ответа не последовало… Тогда я порешил идти прямо, куда глаза глядят, зря, в надежде, что рано или поздно я выйду на большую улицу, где есть фонари и извозчики. Не оглядываясь, боясь взглянуть в сторону, я побежал… Навстречу мне дул резкий, холодный ветер, в глаза хлестал крупный дождь… То я бежал по тротуарам, то по дороге… Как уцелел мой лоб после частых прикосновений к тумбам и фонарным столбам, мне решительно непонятно.
Иван Иваныч выпил рюмку водки, покрутил другой ус и продолжал:
— Не помню, как долго я бежал… Помню только, что в конце концов я споткнулся и больно ударился о какой-то странный предмет… Видеть его я не мог, а осязавши, я получил впечатление чего-то холодного, мокрого, гладко ошлифованного… Я сел на него, чтобы отдохнуть… Не стану злоупотреблять вашим терпением, а скажу только, что, когда, немного спустя, я зажёг спичку, чтобы закурить папиросу, я увидел, что я сижу на могильной плите…
Я, не видевший тогда вокруг себя ничего, кроме тьмы, и не слышавший ни одного человеческого звука, увидев могильную плиту, в ужасе закрыл глаза и вскочил… Сделав шаг от плиты, я наткнулся на другой предмет… И представьте мой ужас! Это был деревянный крест…
«Боже мой, я попал на кладбище! — подумал я, закрывая руками лицо и опускаясь на плиту.— Вместо того, чтобы идти в Пресню, я побрёл в Ваганьково!» Не боюсь я ни кладбищ, ни мертвецов… Свободен я от предрассудков и давно уже отделался от нянюшкиных сказок, но, очутившись среди безмолвных могил тёмною ночью, когда стонал ветер и в голове бродили мысли одна мрачнее другой, я почувствовал, как волосы мои стали дыбом и по спине разлился внутренний холод…
«Не может быть! — утешал я себя.— Это оптический обман, галлюцинация… Всё это кажется мне оттого, что в моей голове сидят Депре, Бауэр и Арабажи…(2) Трус!»
И в то время, когда я бодрил себя таким образом, я услышал тихие шаги… Кто-то медленно шёл, но… то были не человеческие шаги… для человека они были слишком тихи и мелки…
«Мертвец»,— подумал я.
Наконец этот таинственный «кто-то» подошёл ко мне, коснулся моего колена и вздохнул… Засим я услышал вой… Вой был ужасный, могильный, тянущий за душу… Если вам страшно слушать нянек, рассказывающих про воющих мертвецов, то каково же слышать самый вой! Я отупел и окаменел от ужаса… Депре, Бауэр и Арабажи выскочили из головы, и от пьяного состояния не осталось и следа… Мне казалось, что если я открою глаза и рискну взглянуть на тьму, то увижу бледно-жёлтое, костлявое лицо, полусгнивший саван…
«Боже, хоть бы скорее утро»,— молился я.
Но, пока наступило утро, мне пришлось пережить один невыразимый и не поддающийся описанию ужас. Сидя на плите и слушая вой обитателя могилы, я вдруг услышал новые шаги… Кто-то, тяжело и мерно ступая, шёл прямо на меня… Поравнявшись со мной, новый выходец из могилы вздохнул, и минуту спустя холодная, костлявая рука тяжело опустилась на моё плечо… Я потерял сознание.
Иван Иваныч выпил рюмку водки и крякнул.
— Ну? — спросили его барышни.
— Очнулся я в маленькой квадратной комнате… В единственное решётчатое окошечко слабо пробивался рассвет… «Ну,— подумал я,— это, значит, меня мертвецы к себе в склеп затащили»… Но какова была моя радость, когда я услышал за стеной человеческие голоса:
«Где ты его взял?» — допрашивал чей-то бас.
«Около монументной лавки Белобрысова, ваше благородие,— отвечал другой бас,— где памятники и кресты выставлены. Гляжу, а он сидит и обнимает памятник, а около него чей-то пёс воет… Должно, выпивши…»
Утром, когда я проснулся, меня выпустили…
1886
1. …как сорок тысяч братьев… — юмористическая перефразировка слов Гамлета: «Я любил Офелию, как сорок тысяч братьев любить не могут», часто встречающаяся в рассказах молодого Чехова.
2. Депре, Бауэр, Арабажи — марки вин.
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Антон Чехов
Шампанское
(Мысли с новогоднего похмелья)
Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское – это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты. Человек пьет его только в часы скорби, печали и оптического обмана.
Он пьет его, когда бывает богат, пресыщен, то есть когда ему пробраться к свету так же трудно, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко.
Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие…
Вступая на скользкий путь, женщина всегда начинает с шампанского, – потому-то оно и шипит, как змея, соблазнившая Еву!
Пьют его обручаясь и женясь, когда за две-три иллюзии принимают на себя тяжелые вериги на всю жизнь.
Пьют его на юбилеях, разбавляя лестью и водянистыми речами, за здоровье юбиляра, стоящего обыкновенно уже одною ногою в могиле.
Когда вы умерли, его пьют ваши родственники от радости, что вы оставили им наследство.
Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему «ура» в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову. Короче, где радость по заказу, где купленный восторг, лесть, словоблудие, где пресыщение, тунеядство и свинство, там вы всегда найдете вдову Клико. Нет, подальше от шампанского!
1885
(картина Татьяны Дейнега «Старый Новый год»
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Шампанское
(Мысли с новогоднего похмелья)
Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское – это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты. Человек пьет его только в часы скорби, печали и оптического обмана.
Он пьет его, когда бывает богат, пресыщен, то есть когда ему пробраться к свету так же трудно, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко.
Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие…
Вступая на скользкий путь, женщина всегда начинает с шампанского, – потому-то оно и шипит, как змея, соблазнившая Еву!
Пьют его обручаясь и женясь, когда за две-три иллюзии принимают на себя тяжелые вериги на всю жизнь.
Пьют его на юбилеях, разбавляя лестью и водянистыми речами, за здоровье юбиляра, стоящего обыкновенно уже одною ногою в могиле.
Когда вы умерли, его пьют ваши родственники от радости, что вы оставили им наследство.
Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему «ура» в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову. Короче, где радость по заказу, где купленный восторг, лесть, словоблудие, где пресыщение, тунеядство и свинство, там вы всегда найдете вдову Клико. Нет, подальше от шампанского!
1885
(картина Татьяны Дейнега «Старый Новый год»
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Всеволод Рождественский
ВОЛОГОДСКИЕ КРУЖЕВА
Городок занесен порошею,
Солнце словно костром зажгли,
Под пушистой, сыпучей ношею
Гнутся сосенки до земли.
Воробьи на антеннах весело
Расшумелись, усевшись в ряд,
И к крылечку береза свесила
Снежный девичий свой наряд.
Мастерица над станом клонится
И, коклюшками шевеля,
Где за ниткою нитка гонится,
Песню ткет про тебя, земля.
Пальцы, легкие и проворные,
Заплетают, вспорхнув едва,
Как мороз по стеклу, узорные
Вологодские кружева.
И чего-то в них не рассказано,
Не подмечено в добрый час!
Здесь судьба узелком завязана
Для приметливых карих глаз.
Там дорожки, что с милым хожены,
Все в ромашках весенних рощ,
И следы, что лисой проложены,
И косой серебристый дождь.
А стежки то прямы, то скошены,
Разрослись, как в озерах цвель,—
То ли ягоды, то ль горошины,
То ль обвивший крылечко хмель.
Слово к слову, как в песне ставится:
С петлей петелька — вширь и вкось,
Чтобы шла полоса-красавица,
Как задумано, как сбылось.
Расцветайте светло и молодо,
Несказанной мечты слова...
Вот какие умеет Вологда
Плесть затейные кружева!
(художник Александра Смоленцева, «Светлый зимний день (Вологодское кружево)»
#ВсеволодРождественский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
ВОЛОГОДСКИЕ КРУЖЕВА
Городок занесен порошею,
Солнце словно костром зажгли,
Под пушистой, сыпучей ношею
Гнутся сосенки до земли.
Воробьи на антеннах весело
Расшумелись, усевшись в ряд,
И к крылечку береза свесила
Снежный девичий свой наряд.
Мастерица над станом клонится
И, коклюшками шевеля,
Где за ниткою нитка гонится,
Песню ткет про тебя, земля.
Пальцы, легкие и проворные,
Заплетают, вспорхнув едва,
Как мороз по стеклу, узорные
Вологодские кружева.
И чего-то в них не рассказано,
Не подмечено в добрый час!
Здесь судьба узелком завязана
Для приметливых карих глаз.
Там дорожки, что с милым хожены,
Все в ромашках весенних рощ,
И следы, что лисой проложены,
И косой серебристый дождь.
А стежки то прямы, то скошены,
Разрослись, как в озерах цвель,—
То ли ягоды, то ль горошины,
То ль обвивший крылечко хмель.
Слово к слову, как в песне ставится:
С петлей петелька — вширь и вкось,
Чтобы шла полоса-красавица,
Как задумано, как сбылось.
Расцветайте светло и молодо,
Несказанной мечты слова...
Вот какие умеет Вологда
Плесть затейные кружева!
(художник Александра Смоленцева, «Светлый зимний день (Вологодское кружево)»
#ВсеволодРождественский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
3 января 1892 года родился Джон Рональд Руэл ТОЛКИН, английский писатель, автор знаменитой трилогии «Властелин колец».
За 81 год жизни Толкин прошёл огромный путь – от выросшего в бедности мальчика до великого писателя – создателя своего языка и целой литературной вселенной. Джон Толкин является родоначальником жанра фэнтези. Именно он создал образы эльфов, магов, гномов в том виде, в котором они наиболее привычны нам. Он придумал хоббитов и разработал языки Средиземья, сказочного мира, в котором развиваются события его книги «Хоббит» и трилогии «Властелин колец».
Первая книга писателя «Хоббит, или туда и обратно» задумывалась и была написана вовсе не с целью стать бестселлером, Толкин сочинял сказку добрую и приятную, которую мог почитать своим детям. Но история оказалось настолько успешной, что стала настольной книгой вместе с продолжением истории – трилогией «Властелин Колец», не только для детей, но и многих взрослых.
История повествует о хоббите по имени Бильбо, вынужденном покинуть родные места, чтобы окунутся с головой в опасные и незабываемые приключения в компании тринадцати гномов и странствующего волшебника – Гендальфа.
Профессор, обладая поистине хрестоматийными знаниями в области мифологии скандинавских, германских, славянских и других народов мира, сплел их в поистине огромный, великолепный и многогранный мир Средиземья. Основательный подход к созданию книги позволил не только создать достоверное повествование истории, но и множество религий, языков, песен и легенд народов Средиземья. Эльфы, люди, гномы, хоббиты, тролли, драконы, энты впервые появились в таком полноценном мире и, таким образом, Джон Р.Р. Толкин основал целиком новый литературный жанр «фэнтези».
#ДжонТолкин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
За 81 год жизни Толкин прошёл огромный путь – от выросшего в бедности мальчика до великого писателя – создателя своего языка и целой литературной вселенной. Джон Толкин является родоначальником жанра фэнтези. Именно он создал образы эльфов, магов, гномов в том виде, в котором они наиболее привычны нам. Он придумал хоббитов и разработал языки Средиземья, сказочного мира, в котором развиваются события его книги «Хоббит» и трилогии «Властелин колец».
Первая книга писателя «Хоббит, или туда и обратно» задумывалась и была написана вовсе не с целью стать бестселлером, Толкин сочинял сказку добрую и приятную, которую мог почитать своим детям. Но история оказалось настолько успешной, что стала настольной книгой вместе с продолжением истории – трилогией «Властелин Колец», не только для детей, но и многих взрослых.
История повествует о хоббите по имени Бильбо, вынужденном покинуть родные места, чтобы окунутся с головой в опасные и незабываемые приключения в компании тринадцати гномов и странствующего волшебника – Гендальфа.
Профессор, обладая поистине хрестоматийными знаниями в области мифологии скандинавских, германских, славянских и других народов мира, сплел их в поистине огромный, великолепный и многогранный мир Средиземья. Основательный подход к созданию книги позволил не только создать достоверное повествование истории, но и множество религий, языков, песен и легенд народов Средиземья. Эльфы, люди, гномы, хоббиты, тролли, драконы, энты впервые появились в таком полноценном мире и, таким образом, Джон Р.Р. Толкин основал целиком новый литературный жанр «фэнтези».
#ДжонТолкин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
3 января 1936 года родился Николай РУБЦОВ, русский лирический поэт.
«Я ухожу до времени и срока, как мне судьба постылая велит…» Николай Рубцов написал эти стихи, не зная, что ему очень рано придется покинуть мир.
В 35 лет, когда жизнь только начиналась, Николай Рубцов нелепо и бессмысленно погиб. Но за короткий отрезок отпущенного ему времени он успел написать стихи, которые и сегодня читают и перечитывают поклонники творчества поэта.
Николай Михайлович Рубцов родился в селе Емецк Архангельской области. Перед самым началом войны семья Рубцовых перебралась в Вологду, где их и застала война. Отец ушел на фронт, а мать в 1942 году умерла. Старшую сестру забрала к себе тетка, старшего брата отправили в фабрично-заводское училище, двоих младших, в том числе и Николая, определили в дошкольные детдома.
Впечатлительному мальчику было очень тяжело в казенном доме. Он скучал по семье, надеялся, что отец вернется с фронта и соберет всех под одной крышей. Вернувшись с войны, отец пытался отыскать своих детей, но найти их так и не смог. Николай Рубцов долгое время думал, что его отец погиб, о чем даже писал в автобиографии. Однако, когда поэту исполнилось 19 лет, ему все же удалось встретиться с отцом.
Маленький Коля часто сбегал из детдома к старшей сестре с теткой. Однажды хозяйка квартиры, которую они снимали, заподозрила мальчишку в воровстве. Тот отправился в лес и жил там, пока сестра с милицией не нашли его. В лесу под елкой Коля написал свои первые стихи. Про маму.
К поэзии Николай вернулся во время службы на Северном флоте. В промежутках между воинскими обязанностями, он уединялся и записывал поэтические строчки. Для него это было лучшим времяпрепровождением.
Первые стихи поэта Николая Рубцова вышли в 1957 году в газете «На страже Заполярья». В Ленинграде, куда он отправился позднее, Рубцову помогли выпустить первую книгу его стихов «Волны и скалы». Она была напечатана на машинке.
В 1962 году поэт поступил в московский Литературный институт. В середине 60-х начали выходить его «настоящие» поэтические сборники.
Бесприютность и скитания Николай Рубцов будет испытывать всю жизнь… Первое собственное жилье, однокомнатную квартиру в Вологде, ему дадут в 1969 году, когда поэту исполнилось 33, за два года до трагической гибели.
Главной темой его стихов была деревня, русская природа и история. В одном из своих стихотворений он пророчески написал:
Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат березы.
Николай Михайлович Рубцов погиб случайно, во время семейной ссоры с Людмилой Дербиной. Это произошло 19 января 1971 года, в Крещение, поэту было всего 35 лет. А на 19 февраля 1971 года была назначена регистрация их брака. Следственная группа постановила, что Николай Рубцов скончался в результате удушья. Сама же Людмила утверждала, что у поэта случился инфаркт от того, что он якобы не выдержал схватки с ней. Дербину приговорили к 8 годам лишения свободы. Однако из тюрьмы женщина вышла уже через 6 лет. Она так и не признала своей виновности в смерти Рубцова.
Поэт похоронен в Вологде, на городском кладбище. В 1973 году на могиле Николая Рубцова поставили надгробие — мраморную плиту с барельефом поэта. Внизу выбили надпись, строчку рубцовского стихотворения: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
При жизни Николай Рубцов издал только четыре тоненьких книжечки общим тиражом сорок три тысячи. После его смерти вышло около двадцати изданий, тираж давно перевалил за пять миллионов...
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
«Я ухожу до времени и срока, как мне судьба постылая велит…» Николай Рубцов написал эти стихи, не зная, что ему очень рано придется покинуть мир.
В 35 лет, когда жизнь только начиналась, Николай Рубцов нелепо и бессмысленно погиб. Но за короткий отрезок отпущенного ему времени он успел написать стихи, которые и сегодня читают и перечитывают поклонники творчества поэта.
Николай Михайлович Рубцов родился в селе Емецк Архангельской области. Перед самым началом войны семья Рубцовых перебралась в Вологду, где их и застала война. Отец ушел на фронт, а мать в 1942 году умерла. Старшую сестру забрала к себе тетка, старшего брата отправили в фабрично-заводское училище, двоих младших, в том числе и Николая, определили в дошкольные детдома.
Впечатлительному мальчику было очень тяжело в казенном доме. Он скучал по семье, надеялся, что отец вернется с фронта и соберет всех под одной крышей. Вернувшись с войны, отец пытался отыскать своих детей, но найти их так и не смог. Николай Рубцов долгое время думал, что его отец погиб, о чем даже писал в автобиографии. Однако, когда поэту исполнилось 19 лет, ему все же удалось встретиться с отцом.
Маленький Коля часто сбегал из детдома к старшей сестре с теткой. Однажды хозяйка квартиры, которую они снимали, заподозрила мальчишку в воровстве. Тот отправился в лес и жил там, пока сестра с милицией не нашли его. В лесу под елкой Коля написал свои первые стихи. Про маму.
К поэзии Николай вернулся во время службы на Северном флоте. В промежутках между воинскими обязанностями, он уединялся и записывал поэтические строчки. Для него это было лучшим времяпрепровождением.
Первые стихи поэта Николая Рубцова вышли в 1957 году в газете «На страже Заполярья». В Ленинграде, куда он отправился позднее, Рубцову помогли выпустить первую книгу его стихов «Волны и скалы». Она была напечатана на машинке.
В 1962 году поэт поступил в московский Литературный институт. В середине 60-х начали выходить его «настоящие» поэтические сборники.
Бесприютность и скитания Николай Рубцов будет испытывать всю жизнь… Первое собственное жилье, однокомнатную квартиру в Вологде, ему дадут в 1969 году, когда поэту исполнилось 33, за два года до трагической гибели.
Главной темой его стихов была деревня, русская природа и история. В одном из своих стихотворений он пророчески написал:
Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат березы.
Николай Михайлович Рубцов погиб случайно, во время семейной ссоры с Людмилой Дербиной. Это произошло 19 января 1971 года, в Крещение, поэту было всего 35 лет. А на 19 февраля 1971 года была назначена регистрация их брака. Следственная группа постановила, что Николай Рубцов скончался в результате удушья. Сама же Людмила утверждала, что у поэта случился инфаркт от того, что он якобы не выдержал схватки с ней. Дербину приговорили к 8 годам лишения свободы. Однако из тюрьмы женщина вышла уже через 6 лет. Она так и не признала своей виновности в смерти Рубцова.
Поэт похоронен в Вологде, на городском кладбище. В 1973 году на могиле Николая Рубцова поставили надгробие — мраморную плиту с барельефом поэта. Внизу выбили надпись, строчку рубцовского стихотворения: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
При жизни Николай Рубцов издал только четыре тоненьких книжечки общим тиражом сорок три тысячи. После его смерти вышло около двадцати изданий, тираж давно перевалил за пять миллионов...
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Николай Рубцов
Привет, Россия — родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое. . .
Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле — по селам и столицам!
Я сильный был, но ветер был сильней,
И я нигде не мог остановиться.
Привет, Россия — родина моя!
Сильнее бурь, сильнее всякой воли
Любовь к твоим овинам у жнивья,
Любовь к тебе, изба в лазурном поле.
За все хоромы я не отдаю
Свой низкий дом с крапивой под оконцем.
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце!
Как весь простор, небесный и земной,
Дышал в оконце счастьем и покоем,
И достославной веял стариной,
И ликовал под ливнями и зноем!..
(художник Галина Антонова, «Тотьма»)
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Привет, Россия — родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое. . .
Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле — по селам и столицам!
Я сильный был, но ветер был сильней,
И я нигде не мог остановиться.
Привет, Россия — родина моя!
Сильнее бурь, сильнее всякой воли
Любовь к твоим овинам у жнивья,
Любовь к тебе, изба в лазурном поле.
За все хоромы я не отдаю
Свой низкий дом с крапивой под оконцем.
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце!
Как весь простор, небесный и земной,
Дышал в оконце счастьем и покоем,
И достославной веял стариной,
И ликовал под ливнями и зноем!..
(художник Галина Антонова, «Тотьма»)
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Николай Рубцов
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...
1963
(художник Владимир Корбаков)
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...
1963
(художник Владимир Корбаков)
#НиколайРубцов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Константин Бальмонт
ЗИМА
В чертог Зимы со знаком Козерога
Вступило Солнце. Выпит летний мед.
Полет саней. Вся бархатна дорога.
Теченье рек замкнулось в звонкий лед.
Кора дерев, охваченная стужей,
Как дверь тюрьмы, туга и заперта.
Дом занесен. В нем долог час досужий.
В узорах окон звездный знак креста.
В трубе – орган. В нем ветром нелюдимым
Размерно сложен сумрачный хорал.
Дух солнечный восходит синим дымом,
Костер стодневный жарко запылал.
В березе белой солнечная сила
Запряталась, чтоб нас зимой согреть.
И пламя в печке пляшет цветокрыло,
Текучую переливая медь.
(художник Екатерина Лемешева)
#КонстантинБальмонт#зима#ПоЧИТАТЕЛИкниг
ЗИМА
В чертог Зимы со знаком Козерога
Вступило Солнце. Выпит летний мед.
Полет саней. Вся бархатна дорога.
Теченье рек замкнулось в звонкий лед.
Кора дерев, охваченная стужей,
Как дверь тюрьмы, туга и заперта.
Дом занесен. В нем долог час досужий.
В узорах окон звездный знак креста.
В трубе – орган. В нем ветром нелюдимым
Размерно сложен сумрачный хорал.
Дух солнечный восходит синим дымом,
Костер стодневный жарко запылал.
В березе белой солнечная сила
Запряталась, чтоб нас зимой согреть.
И пламя в печке пляшет цветокрыло,
Текучую переливая медь.
(художник Екатерина Лемешева)
#КонстантинБальмонт#зима#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится