Саша Черный
Про кота
Раньше всех проснулся кот,
Поднял рыжий хвост столбом,
Спинку выпятил горбом
И во весь кошачий рот
Как зевнет!
«Мур! умыться бы не грех…»
Вместо мыла — язычок,
Кот свернулся на бочок
И давай лизать свой мех!
Просто смех!
А умывшись, в кухню шмыг;
Скажет «здравствуйте» метле
И пошарит на столе:
Где вчерашний жирный сиг?
Съел бы вмиг!
Насмотрелся да во двор —
Зашипел на индюка,
Пролетел вдоль чердака
И, разрыв в помойке сор, —
На забор!…
В доме встали. Кот к окну:
«Мур! на ветке шесть ворон!»
Хвост забился, когти вон,
Смотрит кот наш в вышину —
На сосну.
Убежал, разинув рот…
Только к вечеру домой,
Весь в царапках, злой, хромой.
Долго точит когти кот
О комод…
Ночь. Кот тронет лапкой дверь,
Проберется в коридор
И сидит в углу, как вор.
Тише, мыши! здесь теперь
Страшный зверь!
Нет мышей… кот сел на стул
И зевает: «Где б прилечь?»
Тихо прыгнул он на печь,
Затянул «мурлы», вздохнул
И заснул.
1913
(художник Ольга Мирончук)
#СашаЧерный#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Другие записи сообщества
28 июня 1712 года родился Жан Жак РУССО, французский писатель и философ-просветитель. Жорж Санд называла его святым, Вольтер – чудовищем, а Лев Толстой как-то заметил, что самое большое влияние на него оказали Руссо и Евангелие.
#ЖанЖакРуссо#ПоЧИТАТЕЛИкниг
#ЖанЖакРуссо#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Владимир Набоков
Глаза прикрою — и мгновенно,
весь легкий, звонкий весь, стою
опять в гостиной незабвенной,
в усадьбе, у себя, в раю.
И вот из зеркала косого
под лепетанье хрусталей
глядят фарфоровые совы —
пенаты юности моей.
И вот, над полками, гортензий
легчайшая голубизна,
и солнца луч, как Божий вензель,
на венском стуле, у окна.
По потолку гудит досада
двух заплутавшихся шмелей,
и веет свежестью из сада,
из глубины густых аллей,
неизъяснимой веет смесью
еловой, липовой, грибной:
там, по сырому пестролесью,
— свист, щебетанье, гам цветной!
А дальше — сон речных извилин
и сенокоса тонкий мед.
Стой, стой, виденье! Но бессилен
мой детский возглас. Жизнь идет,
с размаху небеса ломая,
идет... ах, если бы навек
остаться так, не разжимая
росистых и блаженных век!
1923
(художник Млада Финогенова)
#ВладимирНабоков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Глаза прикрою — и мгновенно,
весь легкий, звонкий весь, стою
опять в гостиной незабвенной,
в усадьбе, у себя, в раю.
И вот из зеркала косого
под лепетанье хрусталей
глядят фарфоровые совы —
пенаты юности моей.
И вот, над полками, гортензий
легчайшая голубизна,
и солнца луч, как Божий вензель,
на венском стуле, у окна.
По потолку гудит досада
двух заплутавшихся шмелей,
и веет свежестью из сада,
из глубины густых аллей,
неизъяснимой веет смесью
еловой, липовой, грибной:
там, по сырому пестролесью,
— свист, щебетанье, гам цветной!
А дальше — сон речных извилин
и сенокоса тонкий мед.
Стой, стой, виденье! Но бессилен
мой детский возглас. Жизнь идет,
с размаху небеса ломая,
идет... ах, если бы навек
остаться так, не разжимая
росистых и блаженных век!
1923
(художник Млада Финогенова)
#ВладимирНабоков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
«Посылаю Вам несколько рассказов. Прислал бы более и написал бы лучше, если бы не разленился. Летом я бываю страшным лентяем, хоть и мечтаю всю зиму о трудовом лете. Ничего с собой не поделаю».
«Живу теперь в Москве, куда и благоволите адресоваться в случае надобности. Извините за лентяйство! Лето — ничего не поделаешь... Одни только поэты могут соединять свое бумагомарательство с лунными ночами, любовью... В любви объясняется и в то же время стихи пишет... А мы, прозаики — иное дело...»
Антон Чехов. Из писем Николаю Лейкину. Лето 1883 года
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
«Живу теперь в Москве, куда и благоволите адресоваться в случае надобности. Извините за лентяйство! Лето — ничего не поделаешь... Одни только поэты могут соединять свое бумагомарательство с лунными ночами, любовью... В любви объясняется и в то же время стихи пишет... А мы, прозаики — иное дело...»
Антон Чехов. Из писем Николаю Лейкину. Лето 1883 года
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Владимир Солоухин
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости,
Вернее, по стольку разлито,
Кто сколько способен взять:
В травинку и прутик — поменьше,
В большое дерево — больше,
В огромное дерево — много.
Спит, затаившись до времени:
смотришь, а не видать.
Голыми руками его можно потрогать,
Не боясь слепоты и ожога.
Солнце умеет работать. Солнце умеет спать.
Но в темные зимние ночи,
Когда не только что солнца —
Звезды не найдешь во Вселенной
И кажется, нет управы
На лютый холод и мрак,
Веселое летнее солнце выскакивает из полена
И поднимает немедленно
Трепещущий огненный флаг!
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости,
Вернее, по стольку разлито,
Кто сколько способен взять.
В одного человека — поменьше,
В другого — гораздо больше,
А в некоторых — очень много.
Спит, затаившись до времени. Можно руку
смело пожать
Этим людям,
Не надевая брезентовой рукавицы,
Не ощутив на ладони ожога
(Женщины их даже целуют,
В общем-то не обжигая губ).
А они прощаются с женщинами и уходят
своей дорогой.
Но в минуты,
Когда не только что солнца —
Звезды не найдешь вокруг,
Когда людям в потемках становится страшно
и зябко,
Вдруг появляется свет.
Вдруг разгорается пламя,
разгорается постепенно, но ярко.
Люди глядят, приближаются,
Сходятся, улыбаются,
Руке подавая руку,
Приветом встречая привет.
Солнце спрятано в каждом!
Надо лишь вовремя вспыхнуть,
Не боясь, что окажется мало
Вселенского в сердце огня.
Я видел, как от травинки
Загорелась соседняя ветка,
А от этой ветки — другая,
А потом принималось дерево,
А потом занималось зарево
И было светлее дня!
В тебе есть капелька солнца
(допустим, что ты травинка).
Отдай ее, вспыхни весело,
Дерево пламенем тронь.
Быть может, оно загорится
(хоть ты не увидишь этого,
Поскольку отдашь свою капельку,
Золотую свою огневинку).
Все умирает в мире. Все на земле сгорает.
Все превращается в пепел.
Бессмертен только огонь!
(художник Татьяна Лушникова)
#ВладимирСолоухин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости,
Вернее, по стольку разлито,
Кто сколько способен взять:
В травинку и прутик — поменьше,
В большое дерево — больше,
В огромное дерево — много.
Спит, затаившись до времени:
смотришь, а не видать.
Голыми руками его можно потрогать,
Не боясь слепоты и ожога.
Солнце умеет работать. Солнце умеет спать.
Но в темные зимние ночи,
Когда не только что солнца —
Звезды не найдешь во Вселенной
И кажется, нет управы
На лютый холод и мрак,
Веселое летнее солнце выскакивает из полена
И поднимает немедленно
Трепещущий огненный флаг!
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости,
Вернее, по стольку разлито,
Кто сколько способен взять.
В одного человека — поменьше,
В другого — гораздо больше,
А в некоторых — очень много.
Спит, затаившись до времени. Можно руку
смело пожать
Этим людям,
Не надевая брезентовой рукавицы,
Не ощутив на ладони ожога
(Женщины их даже целуют,
В общем-то не обжигая губ).
А они прощаются с женщинами и уходят
своей дорогой.
Но в минуты,
Когда не только что солнца —
Звезды не найдешь вокруг,
Когда людям в потемках становится страшно
и зябко,
Вдруг появляется свет.
Вдруг разгорается пламя,
разгорается постепенно, но ярко.
Люди глядят, приближаются,
Сходятся, улыбаются,
Руке подавая руку,
Приветом встречая привет.
Солнце спрятано в каждом!
Надо лишь вовремя вспыхнуть,
Не боясь, что окажется мало
Вселенского в сердце огня.
Я видел, как от травинки
Загорелась соседняя ветка,
А от этой ветки — другая,
А потом принималось дерево,
А потом занималось зарево
И было светлее дня!
В тебе есть капелька солнца
(допустим, что ты травинка).
Отдай ее, вспыхни весело,
Дерево пламенем тронь.
Быть может, оно загорится
(хоть ты не увидишь этого,
Поскольку отдашь свою капельку,
Золотую свою огневинку).
Все умирает в мире. Все на земле сгорает.
Все превращается в пепел.
Бессмертен только огонь!
(художник Татьяна Лушникова)
#ВладимирСолоухин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Из воспоминаний художника Константина Алексеевича Коровина
«Мои встречи с Чеховым».
Это было, если не ошибаюсь, в 1883 году.
В Москве, на углу Дьяковской и Садовой, была гостиница, называемая «Восточные номера», — почему «восточные», неизвестно... Это были самые захудалые меблированные комнаты. У «парадного» входа, чтобы плотнее закрывалась входная дверь, к ней приспособлены были висевшие на веревке три кирпича.
В нижнем этаже жил Антон Павлович Чехов, а наверху, на втором этаже, — И.И. Левитан, бывший в то время еще учеником Училища живописи, ваяния и зодчества.
Была весна. Мы вместе с Левитаном шли из Школы, с Мясницкой, после третьего, последнего, экзамена по живописи, на котором получили серебряные медали: я — за рисунок, Левитан — за живопись...
Когда мы вошли в гостиницу, Левитан сказал мне:
— Зайдем к Антоше (т.е. Чехову)...
В номере Антона Павловича было сильно накурено, на столе стоял самовар. Тут же были калачи, колбаса, пиво. Диван был завален листами, тетрадями лекций — Антон Павлович готовился к выпускным экзаменам в университете, на врача.
Он сидел на краю дивана. На нем была серая куртка, в то время много студентов ходили в таких куртках. Кроме него в номере были незнакомые нам молодые люди — студенты.
Студенты горячо говорили, спорили, пили чай, пиво и ели колбасу. Антон Павлович сидел и молчал, лишь изредка отвечая на обращаемые к нему вопросы.
Он был красавец. У него было большое открытое лицо с добрыми смеющимися глазами. Беседуя с кем-либо, он иногда пристально вглядывался в говорящего, но тотчас же вслед опускал голову и улыбался какой-то особенной, кроткой улыбкой. Вся его фигура, открытое лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие, — от него как бы исходили флюиды сердечности и защиты... Несмотря на его молодость, даже юность, в нем уже тогда чувствовался какой-то добрый дед, к которому хотелось прийти и спросить о правде, спросить о горе, и поверить ему что-то самое важное, что есть у каждого глубоко на дне души. Антон Павлович был прост и естественен, он ничего из себя не делал, в нем не было ни тени рисовки или любования самим собою. Прирожденная скромность, особая мера, даже застенчивость — всегда были в Антоне Павловиче.
1929 год
(Этот портрет 1884 года нарисован родным братом писателя — Николаем. Антону Павловичу Чехову всего 24 года)
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
«Мои встречи с Чеховым».
Это было, если не ошибаюсь, в 1883 году.
В Москве, на углу Дьяковской и Садовой, была гостиница, называемая «Восточные номера», — почему «восточные», неизвестно... Это были самые захудалые меблированные комнаты. У «парадного» входа, чтобы плотнее закрывалась входная дверь, к ней приспособлены были висевшие на веревке три кирпича.
В нижнем этаже жил Антон Павлович Чехов, а наверху, на втором этаже, — И.И. Левитан, бывший в то время еще учеником Училища живописи, ваяния и зодчества.
Была весна. Мы вместе с Левитаном шли из Школы, с Мясницкой, после третьего, последнего, экзамена по живописи, на котором получили серебряные медали: я — за рисунок, Левитан — за живопись...
Когда мы вошли в гостиницу, Левитан сказал мне:
— Зайдем к Антоше (т.е. Чехову)...
В номере Антона Павловича было сильно накурено, на столе стоял самовар. Тут же были калачи, колбаса, пиво. Диван был завален листами, тетрадями лекций — Антон Павлович готовился к выпускным экзаменам в университете, на врача.
Он сидел на краю дивана. На нем была серая куртка, в то время много студентов ходили в таких куртках. Кроме него в номере были незнакомые нам молодые люди — студенты.
Студенты горячо говорили, спорили, пили чай, пиво и ели колбасу. Антон Павлович сидел и молчал, лишь изредка отвечая на обращаемые к нему вопросы.
Он был красавец. У него было большое открытое лицо с добрыми смеющимися глазами. Беседуя с кем-либо, он иногда пристально вглядывался в говорящего, но тотчас же вслед опускал голову и улыбался какой-то особенной, кроткой улыбкой. Вся его фигура, открытое лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие, — от него как бы исходили флюиды сердечности и защиты... Несмотря на его молодость, даже юность, в нем уже тогда чувствовался какой-то добрый дед, к которому хотелось прийти и спросить о правде, спросить о горе, и поверить ему что-то самое важное, что есть у каждого глубоко на дне души. Антон Павлович был прост и естественен, он ничего из себя не делал, в нем не было ни тени рисовки или любования самим собою. Прирожденная скромность, особая мера, даже застенчивость — всегда были в Антоне Павловиче.
1929 год
(Этот портрет 1884 года нарисован родным братом писателя — Николаем. Антону Павловичу Чехову всего 24 года)
#АнтонЧехов#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Борис Пастернак
Лето в городе
Разговоры вполголоса,
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.
Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие
Неотцветшие липы.
(художник Сергей Волков, «Раннее утро в Потаповском переулке» 2017)
#БорисПастернак#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Лето в городе
Разговоры вполголоса,
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.
Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие
Неотцветшие липы.
(художник Сергей Волков, «Раннее утро в Потаповском переулке» 2017)
#БорисПастернак#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Художник Виктор Васнецов, «Сивка-бурка»
Гениальный живописец Виктор Михайлович Васнецов был страстным поклонником русского народного творчества и постоянно использовал фольклорные мотивы для своих полотен. Его кисти принадлежит множество картин, служащих великолепными иллюстрациями для русских сказок. Одна из них – «Сивка-бурка». Основная мысль сказки, послужившей основой для написания этой картины, часто повторяется в русском фольклоре – герой достигает успеха, не прикладывая для этого особых усилий, пользуясь помощью волшебных сил. В «Сивке-бурке» желания младшего сына, Иванушки-дурачка, исполняет пойманный им чудо-конь, который вытаптывал отцовские посевы пшеницы.
На картине изображен момент сказки, когда Иванушка-дурачок, превратившийся с помощью волшебного коня в прекрасного добра молодца, исполняя волю царя, пообещавшего отдать дочь в жены тому, кто поцелует её, с третьей попытки допрыгивает на Сивке-бурке до окна высокого терема, в котором сидит царевна. Далеко внизу осталась ликующая толпа, прекрасный белый конь вознёс молодца на недосягаемую высоту и будто застыл в полёте. Это впечатление подчеркнуто разлетающимися полами кафтана и развевающейся гривой коня. Всё внимание зрителя сосредоточено только на центральных персонажах. Общий настрой картины яркий и радостный: промытое синее небо с нарядными белыми облаками, богатая одежда героев, красавец-конь с длинной гривой, - всё это создаёт ощущение весёлого праздника. Палитра картины состоит из чистых цветов – красного, синего, белого, по манере исполнения она напоминает незамысловатые лубочные картинки, изображение нарочито плоское, только тень на стене терема придаёт некоторый объем. Картина прекрасна в своей простоте и непритязательности, она сама как сказка, добрая и поучительная.
#художникииллюстраторы#ВикторВаснецов#Сивкабурка#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Гениальный живописец Виктор Михайлович Васнецов был страстным поклонником русского народного творчества и постоянно использовал фольклорные мотивы для своих полотен. Его кисти принадлежит множество картин, служащих великолепными иллюстрациями для русских сказок. Одна из них – «Сивка-бурка». Основная мысль сказки, послужившей основой для написания этой картины, часто повторяется в русском фольклоре – герой достигает успеха, не прикладывая для этого особых усилий, пользуясь помощью волшебных сил. В «Сивке-бурке» желания младшего сына, Иванушки-дурачка, исполняет пойманный им чудо-конь, который вытаптывал отцовские посевы пшеницы.
На картине изображен момент сказки, когда Иванушка-дурачок, превратившийся с помощью волшебного коня в прекрасного добра молодца, исполняя волю царя, пообещавшего отдать дочь в жены тому, кто поцелует её, с третьей попытки допрыгивает на Сивке-бурке до окна высокого терема, в котором сидит царевна. Далеко внизу осталась ликующая толпа, прекрасный белый конь вознёс молодца на недосягаемую высоту и будто застыл в полёте. Это впечатление подчеркнуто разлетающимися полами кафтана и развевающейся гривой коня. Всё внимание зрителя сосредоточено только на центральных персонажах. Общий настрой картины яркий и радостный: промытое синее небо с нарядными белыми облаками, богатая одежда героев, красавец-конь с длинной гривой, - всё это создаёт ощущение весёлого праздника. Палитра картины состоит из чистых цветов – красного, синего, белого, по манере исполнения она напоминает незамысловатые лубочные картинки, изображение нарочито плоское, только тень на стене терема придаёт некоторый объем. Картина прекрасна в своей простоте и непритязательности, она сама как сказка, добрая и поучительная.
#художникииллюстраторы#ВикторВаснецов#Сивкабурка#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Арсений Тарковский
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове п р а в д а мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.
И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизив ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
(художник Наталья Григорьева)
#АрсенийТарковский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове п р а в д а мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.
И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизив ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
(художник Наталья Григорьева)
#АрсенийТарковский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Александр Блок
Анне Ахматовой
«Красота страшна» — Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.
«Красота проста» — Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать, не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна».
16 декабря 1913
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Анна Ахматова утверждала, что Блок эту шаль выдумал, он тогда очень увлекался испанскими мотивами — отсюда и испанская шаль. В воспоминаниях Одоевцевой упоминается, что шаль у Ахматовой все же была, ее купил Николай Гумилев в кустарном магазине, уже после стихов Блока. Шаль по воспоминаниям Одоевцевой была расписана розами.
Фарфоровая статуэтка работы сестер Данько. Эта скульптура была выполнена в 1924 году на Государственном фарфоровом заводе (ныне ЛФЗ) — Ахматова стоит, укутанная в шаль, у ног ее — красный розан.
#АлександрБлок#АннаАхматова#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Анне Ахматовой
«Красота страшна» — Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.
«Красота проста» — Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать, не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна».
16 декабря 1913
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Анна Ахматова утверждала, что Блок эту шаль выдумал, он тогда очень увлекался испанскими мотивами — отсюда и испанская шаль. В воспоминаниях Одоевцевой упоминается, что шаль у Ахматовой все же была, ее купил Николай Гумилев в кустарном магазине, уже после стихов Блока. Шаль по воспоминаниям Одоевцевой была расписана розами.
Фарфоровая статуэтка работы сестер Данько. Эта скульптура была выполнена в 1924 году на Государственном фарфоровом заводе (ныне ЛФЗ) — Ахматова стоит, укутанная в шаль, у ног ее — красный розан.
#АлександрБлок#АннаАхматова#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Наум Коржавин
«Песня, которой тысяча лет...»
.......«Эта старинная песня,
........Которая вечно нова.»
.............Г. Гейне
Старинная песня.
Ей тысяча лет:
Он любит ее,
А она его – нет.
Столетья сменяются,
Вьюги метут,
Различными думами
Люди живут.
Но так же упрямо
Во все времена
Его почему-то
Не любит она.
А он – и страдает,
И очень влюблен...
Но только, позвольте,
Да кто ж это – он?
Кто? – Может быть, рыцарь,
А может, поэт,
Но факт, что она –
Его счастье и свет.
Что в ней он нашел
Озаренье свое,
Что страшно остаться
Ему без нее.
Но сделать не может
Он здесь ничего...
Кто ж эта она,
Что не любит его?
Она? – Совершенство.
К тому же она
Его на земле
Понимает одна.
Она всех других
И нежней и умней.
А он лучше всех
Это чувствует в ней...
Но все-таки, все-таки
Тысячу лет
Он любит ее,
А она его – нет.
И все же ей по сердцу
Больше другой –
Не столь одержимый,
Но все ж неплохой.
Хоть этот намного
Скучнее того
(Коль древняя песня
Не лжет про него).
Но песня все так же
Звучит и сейчас.
А я ведь о песне
Веду свой рассказ.
Признаться, я толком
И сам не пойму:
Ей по сердцу больше другой...
Почему?
Так глупо
Зачем выбирает она?
А может, не скука
Ей вовсе страшна?
А просто как люди
Ей хочется жить...
И холодно ей
Озареньем служить.
Быть может... не знаю.
Ведь я же не Бог.
Но в песне об этом
Ни слова. Молчок.
А может, и рыцарь
Вздыхать устает.
И сам наконец
От нее устает.
И тоже становится
Этим другим –
Не столь одержимым,
Но все ж неплохим.
И слышит в награду
Покорное: «да»...
Не знаю. Про то
Не поют никогда.
Не знаю, как в песне,
А в жизни земной
И то и другое
Случалось со мной.
Так что ж мне обидно,
Что тысячу лет
Он любит ее,
А она его – нет?
1958 год
(художника Морис Лелуар)
#НаумКоржавин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
«Песня, которой тысяча лет...»
.......«Эта старинная песня,
........Которая вечно нова.»
.............Г. Гейне
Старинная песня.
Ей тысяча лет:
Он любит ее,
А она его – нет.
Столетья сменяются,
Вьюги метут,
Различными думами
Люди живут.
Но так же упрямо
Во все времена
Его почему-то
Не любит она.
А он – и страдает,
И очень влюблен...
Но только, позвольте,
Да кто ж это – он?
Кто? – Может быть, рыцарь,
А может, поэт,
Но факт, что она –
Его счастье и свет.
Что в ней он нашел
Озаренье свое,
Что страшно остаться
Ему без нее.
Но сделать не может
Он здесь ничего...
Кто ж эта она,
Что не любит его?
Она? – Совершенство.
К тому же она
Его на земле
Понимает одна.
Она всех других
И нежней и умней.
А он лучше всех
Это чувствует в ней...
Но все-таки, все-таки
Тысячу лет
Он любит ее,
А она его – нет.
И все же ей по сердцу
Больше другой –
Не столь одержимый,
Но все ж неплохой.
Хоть этот намного
Скучнее того
(Коль древняя песня
Не лжет про него).
Но песня все так же
Звучит и сейчас.
А я ведь о песне
Веду свой рассказ.
Признаться, я толком
И сам не пойму:
Ей по сердцу больше другой...
Почему?
Так глупо
Зачем выбирает она?
А может, не скука
Ей вовсе страшна?
А просто как люди
Ей хочется жить...
И холодно ей
Озареньем служить.
Быть может... не знаю.
Ведь я же не Бог.
Но в песне об этом
Ни слова. Молчок.
А может, и рыцарь
Вздыхать устает.
И сам наконец
От нее устает.
И тоже становится
Этим другим –
Не столь одержимым,
Но все ж неплохим.
И слышит в награду
Покорное: «да»...
Не знаю. Про то
Не поют никогда.
Не знаю, как в песне,
А в жизни земной
И то и другое
Случалось со мной.
Так что ж мне обидно,
Что тысячу лет
Он любит ее,
А она его – нет?
1958 год
(художника Морис Лелуар)
#НаумКоржавин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится