Пётр Вяземский Ещё тройка Тройка мчится, тройка скачет, Вьется пыль из-под копыт, Колокольчик звонко...

24 июля 1901 года из тюрьмы города Колумбус, штат Огайо, за хорошее поведение досрочно был выпущен Уильям Сидни ПОРТЕР, осужденный на 5 лет за растрату.

За три года, проведенные в заключении, Портер сумел добиться литературной известности как мастер рассказа. Там же он взял себе псевдоним «О. Генри».

Выходя из тюремных ворот он произнес фразу, которую цитируют уже больше столетия: «Тюрьмы могли бы оказать известную услугу обществу, если бы общество выбирало, кого туда сажать».

В конце 1903 года О.Генри подписал контракт с нью-йоркской газетой «World» на еженедельную сдачу короткого воскресного рассказа — по 100 долларов за штуку.

#ОГенри#этоинтересно#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Николай Некрасов

КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ

Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши — живется легко.
Вчера, утомленный ходьбой по болоту,
Забрел я в сарай и заснул глубоко.
Проснулся: в широкие щели сарая
Глядятся веселого солнца лучи.
Воркует голубка; над крышей летая,
Кричат молодые грачи;
Летит и другая какая-то птица —
По тени узнал я ворону как раз;
Чу! шепот какой-то… а вот вереница
Вдоль щели внимательных глаз!
Всё серые, карие, синие глазки —
Смешались, как в поле цветы.
В них столько покоя, свободы и ласки,
В них столько святой доброты!
Я детского глаза люблю выраженье,
Его я узнаю всегда.
Я замер: коснулось души умиленье…
Чу! шепот опять!

П е р в ы й г о л о с
Борода!

В т о р о й
А барин, сказали!..

Т р е т и й
Потише вы, черти!

В т о р о й
У бар бороды не бывает — усы.

П е р в ы й
А ноги-то длинные, словно как жерди.

Ч е т в е р т ы й
А вона на шапке, гляди-тко, — часы!

П я т ы й
Ай, важная штука!

Ш е с т о й
И цепь золотая…

С е д ь м о й
Чай, дорого стоит?

В о с ь м о й
Как солнце горит!

Д е в я т ы й
А вона собака — большая, большая!
Вода с языка-то бежит.

П я т ы й
Ружье! погляди-тко: стволина двойная,
Замочки резные…

Т р е т и й
_(с испугом)
Глядит!

Ч е т в е р т ы й
Молчи, ничего! постоим еще, Гриша!

Т р е т и й
Прибьет…

Испугались шпионы мои
И кинулись прочь: человека заслыша,
Так стаей с мякины летят воробьи.
Затих я, прищурился — снова явились,
Глазенки мелькают в щели.
Что было со мною — всему подивились
И мой приговор изрекли:
— Такому-то гусю уж что за охота!
Лежал бы себе на печи!
И видно не барин: как ехал с болота,
Так рядом с Гаврилой…— «Услышит, молчи!»

О милые плуты! Кто часто их видел,
Тот, верю я, любит крестьянских детей;
Но если бы даже ты их ненавидел,
Читатель, как «низкого рода людей», —
Я все-таки должен сознаться открыто,
Что часто завидую им:
В их жизни так много поэзии слито,
Как дай Бог балованным деткам твоим.
Счастливый народ! Ни науки, ни неги
Не ведают в детстве они.
Я делывал с ними грибные набеги:
Раскапывал листья, обшаривал пни,
Старался приметить грибное местечко,
А утром не мог ни за что отыскать.
«Взгляни-ка, Савося, какое колечко!»
Мы оба нагнулись, да разом и хвать
Змею! Я подпрыгнул: ужалила больно!
Савося хохочет: «Попался спроста!»
Зато мы потом их губили довольно
И клали рядком на перилы моста.
Должно быть, за подвиги славы мы ждали.
У нас же дорога большая была:
Рабочего звания люди сновали
По ней без числа.
Копатель канав вологжанин,
Лудильщик, портной, шерстобит,
А то в монастырь горожанин
Под праздник молиться катит.
Под наши густые старинные вязы
На отдых тянуло усталых людей.
Ребята обступят: начнутся рассказы
Про Киев, про турку, про чудных зверей.
Иной подгуляет, так только держися —
Начнет с Волочка, до Казани дойдет"
Чухну передразнит, мордву, черемиса,
И сказкой потешит, и притчу ввернет:
«Прощайте, ребята! Старайтесь найпаче
На Господа Бога во всем потрафлять:
У нас был Вавило, жил всех побогаче,
Да вздумал однажды на Бога роптать, —
С тех пор захудал, разорился Вавило,
Нет меду со пчел, урожаю с земли,
И только в одном ему счастие было,
Что волосы из носу шибко росли…»
Рабочий расставит, разложит снаряды —
Рубанки, подпилки, долота, ножи:
«Гляди, чертенята!» А дети и рады,
Как пилишь, как лудишь — им все покажи.
Прохожий заснет под свои прибаутки,
Ребята за дело — пилить и строгать!
Иступят пилу — не наточишь и в сутки!
Сломают бурав — и с испугу бежать.
Случалось, тут целые дни пролетали, —
Что новый прохожий, то новый рассказ…

Ух, жарко!.. До полдня грибы собирали.
Вот из лесу вышли — навстречу как раз
Синеющей лентой, извилистой, длинной,
Река луговая; спрыгнули гурьбой,
И русых головок над речкой пустынной
Что белых грибов на полянке лесной!
Река огласилась и смехом и воем:
Тут драка — не драка, игра — не игра…
А солнце палит их полуденным зноем.
— Домой, ребятишки! обедать пора.—
Вернулись. У каждого полно лукошко,
А сколько рассказов! Попался косой,
Поймали ежа, заблудились немножко
И видели волка… у, страшный какой!
Ежу предлагают и мух, и козявок,
Корней молочко ему отдал свое —
Не пьет! отступились…

Кто ловит пиявок
На лаве, где матка колотит белье,
Кто нянчит сестренку, двухлетнюю Глашку,
Кто тащит на пожню ведерко кваску,
А тот, подвязавши под горло рубашку,
Таинственно что-то чертит по песку;
Та в лужу забилась, а эта с обновой:
Сплела себе славный венок,
Всё беленький, желтенький, бледно-лиловый
Да изредка красный цветок.
Те спят на припеке, те пляшут вприсядку.
Вот девочка ловит лукошком лошадку —
Поймала, вскочила и едет на ней.
И ей ли, под солнечным зноем рожденной
И в фартуке с поля домой принесенной,
Бояться смиренной лошадки своей?.

Грибная пора отойти не успела,
Гляди — уж чернехоньки губы у всех,
Набили оскому: черница поспела!
А там и малина, брусника, орех!
Ребяческий крик, повторяемый эхом,
С утра и до ночи гремит по лесам.
Испугана пеньем, ауканьем, смехом,
Взлетит ли тетеря, закокав птенцам,
Зайчонок ли вскочит — содом, суматоха!
Вот старый глухарь с облинялым крылом
В кусту завозился… ну, бедному плохо!
Живого в деревню тащат с торжеством…

— Довольно, Ванюша! гулял ты немало,
Пора за работу, родной! —
Но даже и труд обернется сначала
К Ванюше нарядной своей стороной:
Он видит, как поле отец удобряет,
Как в рыхлую землю бросает зерно,
Как поле потом зеленеть начинает,
Как колос растет, наливает зерно;
Готовую жатву подрежут серпами,
В снопы перевяжут, на ригу свезут,
Просушат, колотят-колотят цепами,
На мельнице смелют и хлеб испекут.
Отведает свежего хлебца ребенок
И в поле охотней бежит за отцом.
Навьют ли сенца: «Полезай, постреленок!»
Ванюша в деревню въезжает царем…

Однако же зависть в дворянском дитяти
Посеять нам было бы жаль.
Итак, обернуть мы обязаны кстати
Другой стороною медаль.
Положим, крестьянский ребенок свободно
Растет, не учась ничему,
Но вырастет он, если Богу угодно,
А сгибнуть ничто не мешает ему.
Положим, он знает лесные дорожки,
Гарцует верхом, не боится воды,
Зато беспощадно едят его мошки,
Зато ему рано знакомы труды…

Однажды, в студеную зимнюю пору,
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И, шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
— Здорово, парнище! — «Ступай себе мимо!»
— Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда дровишки? — «Из лесу, вестимо;
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».
(В лесу раздавался топор дровосека.)
— А что, у отца-то большая семья?
«Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я…»
— Так вон оно что! А как звать тебя? — «Власом».
— А кой-тебе годик? — «Шестой миновал…
Ну, мертвая!» — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
На эту картину так солнце светило,
Ребенок был так уморительно мал,
Как будто все это картонное было,
Как будто бы в детский театр я попал!
Но мальчик был мальчик живой, настоящий,
И дровни, и хворост, и пегонький конь,
И снег, до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Все, все настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!

Играйте же, дети! Растите на воле!
На то вам и красное детство дано,
Чтоб вечно любить это скудное поле,
Чтоб вечно вам милым казалось оно.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой хлеб трудовой —
И пусть обаянье поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!..

Теперь нам пора возвратиться к началу.
Заметив, что стали ребята смелей, —
«Эй, воры идут! — закричал я Фингалу: —
Украдут, украдут! Ну, прячь поскорей!»
Фингалушка скорчил серьезную мину,
Под сено пожитки мои закопал,
С особым стараньем припрятал дичину,
У ног моих лег — и сердито рычал.
Обширная область собачьей науки
Ему в совершенстве знакома была;
Он начал такие выкидывать штуки,
Что публика с места сойти не могла.
Дивятся, хохочут! Уж тут не до страха!
Командуют сами! — «Фингалка, умри!»
— Не засти, Сергей! Не толкайся, Кузяха, —
«Смотри — умирает — смотри!»
Я сам наслаждался, валяясь на сене,
Их шумным весельем. Вдруг стало темно
В сарае: так быстро темнеет на сцене,
Когда разразиться грозе суждено.
И точно: удар прогремел над сараем,
В сарай полилась дождевая река,
Актер залился оглушительным лаем,
А зрители дали стречка!
Широкая дверь отперлась, заскрипела,
Ударилась в стену, опять заперлась.
Я выглянул: темная туча висела
Над нашим театром как раз.
Под крупным дождем ребятишки бежали
Босые к деревне своей…
Мы с верным Фингалом грозу переждали
И вышли искать дупелей.

1861
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
К написанию этого стихотворения поэта подтолкнул случай. Это произведение биографично, в нём нет выдумки. Всё произошло летом 1861 года, когда Некрасов приехал в свою деревню Грешнево отдохнуть и походить на охоту. Охота была настоящей страстью Николая Алексеевича.

Охотник с собакой долго бродил по болотам и уставший вышел, вероятнее всего, к дому Гаврилы Яковлевича Захарова, что стоял на Шоде. Некрасов сделал привал в сарае и заснул на сене. Там в сарае его и обнаружили любопытные крестьянские дети.

Эта встреча навеяла на Николая Алексеевича воспоминания о собственном детстве. Ведь несмотря на своё дворянское происхождение, и запреты отца не водиться с деревенскими детьми, он был очень дружен с крестьянами. Ходил с ними в лес, купался в реке, участвовал в кулачных боях.

Да и теперь выросший Некрасов был очень привязан к родной земле и её людям. В своих рассуждениях о судьбах простых людей, он часто думал о будущем и о детях, которым жить в этом будущем.

После этой встречи с деревенскими сорванцами он вдохновился к написанию стихотворения, которое превратилось в целую поэму, назвав своё произведение просто — «Крестьянские дети». Работа над созданием стихотворения длилась всего два дня. После автор внёс только несколько небольших дополнений.

#НиколайНекрасов#ПоЧИТАТЕЛИкниг

24 июля 1802 года родился Александр ДЮМА (отец), французский писатель и драматург

Главным искусством эпохи был театр, и Дюма, как и полагалось молодому, пылкому, мечтающему о лучшем будущем человеку, все свободные вечера пропадал на галерке.

Прославился Дюма рано. Первый большой успех ему принес Генрих III и его двор» (1829). Опыт драматурга повлиял и на его романы. Один из секретов их успеха в том, что они похожи на пьесу: в них нет длиннот, много действия и диалогов, главы короткие, словно акты.

На гонорары от «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо» Дюма построил шикарную виллу, назвав ее «Замок Монте-Кристо». Строительство заняло 2 с половиной года и потребовало 500 тыс. франков. Трехэтажный замок был официально открыт 25 июля 1847 г., на открытие прибыло более 600 гостей. Но Дюма прожил в нем меньше года: 22 мая 1848 г. усадьба была описана за долги и продана за 31 тыс. франков. Замок побывал во многих руках, а в 1960-е гг на его месте хотели построить жилые дома. В 1969 г. образовалось Общество друзей Александра Дюма, через 3 года с его помощью замок выкупили и отреставрировали.

В зените славы Дюма зарабатывал миллионы, а умер разоренным на руках у сына. Возле его постели на столике лежали два луидора — все, что осталось от его состояния. Однажды он взял их, долго разглядывал, а потом сказал сыну:

— Все говорят, что я мот… Видишь, как все заблуждаются? Когда я впервые приехал в Париж, в кармане у меня было два луидора. Взгляни… Они все еще целы.

Смерть его была легка, он отошел с улыбкой на устах. Он знал, что так и случится: «Смерть будет ко мне милостива: ведь я расскажу ей какую-нибудь историю».

#АлександрДюма#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Владимир Набоков

На качелях

В листву узорчатую зыбко
плеснула тонкая доска,
лазури брызнула улыбка,
и заблистали небеса.

И на мгновенье, над ветвями,
я замер в пламени весны,
держась простертыми руками
за две звенящие струны.

Но ослепительно метнулась
ликующая синева,
доска стремительно качнулась,
и снизу хлынула листва.

И лиловеющая зелень
вновь заслонила небосвод,
и очарованно-бесцелен
дугообразный стал полет.

Так реял я, то опускаясь,
мелькая тенью по листам,
то на мгновенье приближаясь
к недостижимым облакам.

15 декабря 1918

(художник Сергей Демиденко)

#ВладимирНабоков#ПоЧИТАТЕЛИкниг

23 июля 1792 года родился Пётр ВЯЗЕМСКИЙ, русский поэт.

В честь рождения Петра его отец, князь Андрей Иванович Вяземский, приобрёл подмосковное село Остафьево, где отстроил знаменитую усадьбу, в которой прошли детство и юность поэта и которая впоследствии стала средоточием культурной жизни России начала XIX века. Здесь гостили Жуковский, Батюшков, Грибоедов, Пушкин, Карамзин, Гоголь, Денис Давыдов, Адам Мицкевич.

Получив прекрасное домашнее образование, продолженное в Петербургском иезуитском пансионе и пансионе при Педагогическом институте, Пётр Вяземский в 1805 году поступил на службу в Межевую канцелярию юнкером. Когда ему было 15 лет, ушёл из жизни его отец, оставив сына единственным наследником огромного состояния. Опекуном юного князя, названным им впоследствии «вторым отцом», стал историк Николай Карамзин, муж сводной сестры Петра Андреевича. Так молодой Вяземский вошёл в тесный круг московских литераторов карамзинского круга.

Рано увлёкшись пробой пера, Пётр Андреевич постоянно совершенствовал свой стиль, совмещая черты повлиявшей на него классической гражданской лирики конца XVIII-начала XIX веков в духе Жуковского и Державина и «лёгкой» французской поэзии. Также хорошо ему удавались сатирические эпиграммы. С 1809 года молодой поэт начал постоянно печататься в журналах такого уровня, как «Вестник Европы».

В 1811 году 19-летний Вяземский женился на княжне Вере Фёдоровне Гагариной, прожив с ней долгую и счастливую жизнь.

Во время Отечественной войны с Наполеоном 1812 года Пётр Андреевич вступил добровольцем в народное ополчение, принимал участие в Бородинском сражении в чине поручика.

В 1813-1817 году происходит восхождение Вяземского как одного из самых перспективных молодых поэтов России, а в 1817 году он в качестве переводчика при императорском комиссаре отправляется в Царство Польское, участвует в составлении «Государственной уставной грамоты Российской империи».

Знаменитые элегии «Первый снег», «Уныние», написанные в конце 1819 года, высоко оценивал лучший друг поэта – Александр Сергеевич Пушкин. Вольнодумная лирика — «Негодование», «Петербург», «К Кораблю» — стала знаковой для своего времени. А в 1828 году Вяземский написал одну из лучших своих сатир «Русский Бог», запрещённую в России и изданную Герценом в Лондоне.

В 1839-1841 году происходит признание литературных заслуг Вяземского — он становится членом Российской Академии наук и Санкт-Петебургской Императорской Академии наук.

Феномен Вяземского достаточно интересен: пройдя почти 70-летний творческий путь, он опубликовал всего один сборник стихов, и то в 70-летнем возрасте. К середине его творческого пути его поэзия перестала восприниматься как актуальная, и на долгие годы о нём незаслуженно забыли. Только недавно интерес к Вяземскому стал возрождаться.

#ПётрВяземский#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Воспоминания Александра Ивановича Куприна об Антоне Павловиче Чехове.

Ялтинская дача Чехова стояла почти за городом, глубоко под белой и пыльной аутской дорогой. Не знаю, кто ее строил, но она была, пожалуй, самым оригинальным зданием в Ялте. Вся белая, чистая, легкая, красиво несимметричная, построенная вне какого-нибудь определенного архитектурного стиля, с вышкой в виде башни, с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то узкими окнами, — она походила бы на здания в стиле moderne, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником. К саду, со стороны, противоположной шоссе, примыкало, отделенное низкой стенкой, старое, заброшенное татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скромными каменными плитами на могилах.

Цветничок был маленький, далеко не пышный, а фруктовый сад еще очень молодой. Росли в нем груши и яблони-дички, абрикосы, персики, миндаль. В последние годы сад уже начал приносить кое-какие плоды, доставляя Антону Павловичу много забот и трогательного, какого-то детского удовольствия. Когда наступало время сбора миндальных орехов, то их снимали и в чеховском саду. Лежали они обыкновенно маленькой горкой в гостиной на подоконнике, и, кажется, ни у кого не хватало жестокости брать их, хотя их и предлагали.

А.П. не любил и немного сердился, когда ему говорили, что его дача слишком мало защищена от пыли, летящей сверху, с аутского шоссе, и что сад плохо снабжен водою. Не любя вообще Крыма, а в особенности Ялты, он с особенной, ревнивой любовью относился к своему саду. Многие видели, как он иногда по утрам, сидя на корточках, заботливо обмазывал серой стволы роз или выдергивал сорные травы из клумб. А какое бывало торжество, когда среди летней засухи наконец шел дождь, наполнявший водою запасные глиняные цистерны!

Но не чувство собственника сказывалось в этой хлопотливой любви, а другое, более мощное и мудрое сознание. Как часто говорил он, глядя на свой сад прищуренными глазами:

— Послушайте, при мне здесь посажено каждое дерево, и, конечно, мне это дорого. Но и не это важно. Ведь здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и в чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место. Знаете ли? — прибавлял он вдруг с серьезным лицом, тоном глубокой веры. — Знаете ли, через триста — четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна...

...Рассказывая о чеховском саде, я позабыл упомянуть, что посредине его стояли качели и деревянная скамейка. И то, и другое осталось от «Дяди Вани», с которым Художественный театр приезжал в Ялту, приезжал, кажется, с исключительной целью показать больному тогда А.П-чу постановку его пьесы. Обоими предметами Чехов чрезвычайно дорожил и, показывая их, всегда с признательностью вспоминал о милом внимании к нему Художественного театра. Здесь у места также упомянуть, что эти прекрасные артисты своей исключительной деликатной чуткостью к чеховскому таланту и дружной преданностью ему самому много скрасили последние дни незабвенного художника.

(художник Юрий Попков, «Сад Чехова»)

#АнтонЧехов#АлександрКуприн#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Николай Гумилев

Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.

Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле – нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.

Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.

Все мечтают: «Там, у гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».

Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.

(художник Борис Чудновский)

#НиколайГумилев#ПоЧИТАТЕЛИкниг

21 июля 1939 года — 85 лет назад — родился Пётр ВЕГИН, замечательный русский поэт, прозаик, переводчик, художник, удивительно яркий, щедро одарённый талантом человек.

Сегодня его по праву можно назвать большим поэтом современности. Судьба его непроста и трагична – как часто бывает у поэтов. Поэт-шестидесятник, его звездное время пришлось на те самые шестидесятые годы. Он собирал в 60-е - 80-е годы огромные залы любителей поэзии и был известен в СССР почти так же хорошо, как Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и некоторые другие поэты, родившиеся в тридцатые годы прошлого столетия.

Ну а в 70-е годы он стал автором целого ряда стихотворений, имевших хождение в самиздате. Множество бардов исполняют и сегодня песни на стихи Петра Вегина. Он автор слов прекрасной бардовской песни «Светает от твоих волос, светает..», и многих других песен, которые остались любимыми до сих пор.

Каждый из его сборников стихов становился событием в литературной жизни страны. Среди них — «Притяжение» (1964), «Винтовая лестница» (1968), «Переплыви Лету» (1973), «Лёт лебединый» (1974), «Зимняя почта» (1978), «Над крышами» (1979), «Созвездие Отца и Матери» (1981), «Вальс деревенской луны» (1983), «Серебро» (1984), «Мастерская» (1989), «Раненая роза» (1989)… Часть этих книг он проиллюстрировал сам.

В 1989 году Пётр Вегин неожиданно для всех эмигрировал в Америку. В числе основных причин, повлиявших на его выбор, было слабое здоровье дочери, маленькой, тяжело больной девочки, которую поэт вырастил один.

Поэт страдал от ностальгии по родной земле, по привычному его русскому уху языку. В отличие от многих эмигрантов, в то время злословящих в адрес бывшей родины на каждом шагу, Вегин до конца дней хранил нежную привязанность, восторженное отношение к своей стране, к русской речи.

В Лос-Анджелесе поэт одно время работал в еженедельнике «Панорама», переводил стихи поэтов США, Латвии, Армении, Украины, Грузии, Литвы, публиковался в журналах «Вестник РХД», «Октябрь», «Знамя», альманахе «День поэзии-2006», «Литературной газете» и многих других изданиях Америки и России. Как редактор он выпускал альманах «Зеркало», готовил к печати «Антологию поэзии». Заново написал и издал книгу мемуарной прозы «Опрокинутый Олимп. Роман-воспоминание», так как в дороге из России в Америку материалы к роману таинственным образом исчезли.

Он продолжал активно заниматься и живописью, участвовал в выставках, в начале нового века его работы были представлены в Москве — на вернисаже американских художников русского происхождения.

Но по нелепой, трагической случайности в его квартире незадолго до смерти произошёл пожар, унёсший все архивы, картины... Вероятно именно этот, последний и самый чувствительный жизненный удар поэт не смог вынести, он так и не оправился после него.

#ПётрВегин#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Пётр Вегин

Уходя, оставлю свет
В комнатушке обветшалой,
Невзирая на запрет
Правил противопожарных.

У любви гарантий нет —
Это очень скверно, братцы,
Но, уходя, оставьте свет
В тех, с кем выпадет расстаться!

Жаль, что неизбежна смерть,
Но возможна сатисфакция:
Уходя оставить свет —
Это больше, чем остаться.

(художник Александр Мариев)

#ПётрВегин#ПоЧИТАТЕЛИкниг

Юрий Левитанский

День все быстрее на убыль
катится вниз по прямой.
Ветка сирени и Врубель.
Свет фиолетовый мой.

Та же как будто палитра,
сад, и ограда, и дом.
Тихие, словно молитва,
вербы над тихим прудом.

Только листы обгорели
в медленном этом огне.
Синий дымок акварели.
Ветка сирени в окне.

Господи, ветка сирени,
все-таки ты не спеши
речь заводить о старенье
этой заблудшей глуши,

этого бедного края,
этих старинных лесов,
где, вдалеке замирая,
сдавленный катится зов,

звук пасторальной свирели
в этой округе немой...
Врубель и ветка сирени.
Свет фиолетовый мой.

Это как бы постаренье,
в сущности, может, всего
только и есть повторенье
темы заглавной его.

И за разводами снега
вдруг обнаружится след
синих предгорий Казбека,
тень золотых эполет,

и за стеной глухомани,
словно рисунок в альбом,
парус проступит в тумане,
в том же, еще голубом,

и стародавняя тема
примет иной оборот...
Лермонтов. Облако. Демон.
Крыльев упругий полет.

И, словно судно к причалу
в день возвращенья домой,
вновь устремится к началу
свет фиолетовый мой.

(художник Алексей Грицай)

#ЮрийЛевитанский#ПоЧИТАТЕЛИкниг