21 июля 1939 года — 85 лет назад — родился Пётр ВЕГИН, замечательный русский поэт, прозаик, переводчик, художник, удивительно яркий, щедро одарённый талантом человек.
Сегодня его по праву можно назвать большим поэтом современности. Судьба его непроста и трагична – как часто бывает у поэтов. Поэт-шестидесятник, его звездное время пришлось на те самые шестидесятые годы. Он собирал в 60-е - 80-е годы огромные залы любителей поэзии и был известен в СССР почти так же хорошо, как Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и некоторые другие поэты, родившиеся в тридцатые годы прошлого столетия.
Ну а в 70-е годы он стал автором целого ряда стихотворений, имевших хождение в самиздате. Множество бардов исполняют и сегодня песни на стихи Петра Вегина. Он автор слов прекрасной бардовской песни «Светает от твоих волос, светает..», и многих других песен, которые остались любимыми до сих пор.
Каждый из его сборников стихов становился событием в литературной жизни страны. Среди них — «Притяжение» (1964), «Винтовая лестница» (1968), «Переплыви Лету» (1973), «Лёт лебединый» (1974), «Зимняя почта» (1978), «Над крышами» (1979), «Созвездие Отца и Матери» (1981), «Вальс деревенской луны» (1983), «Серебро» (1984), «Мастерская» (1989), «Раненая роза» (1989)… Часть этих книг он проиллюстрировал сам.
В 1989 году Пётр Вегин неожиданно для всех эмигрировал в Америку. В числе основных причин, повлиявших на его выбор, было слабое здоровье дочери, маленькой, тяжело больной девочки, которую поэт вырастил один.
Поэт страдал от ностальгии по родной земле, по привычному его русскому уху языку. В отличие от многих эмигрантов, в то время злословящих в адрес бывшей родины на каждом шагу, Вегин до конца дней хранил нежную привязанность, восторженное отношение к своей стране, к русской речи.
В Лос-Анджелесе поэт одно время работал в еженедельнике «Панорама», переводил стихи поэтов США, Латвии, Армении, Украины, Грузии, Литвы, публиковался в журналах «Вестник РХД», «Октябрь», «Знамя», альманахе «День поэзии-2006», «Литературной газете» и многих других изданиях Америки и России. Как редактор он выпускал альманах «Зеркало», готовил к печати «Антологию поэзии». Заново написал и издал книгу мемуарной прозы «Опрокинутый Олимп. Роман-воспоминание», так как в дороге из России в Америку материалы к роману таинственным образом исчезли.
Он продолжал активно заниматься и живописью, участвовал в выставках, в начале нового века его работы были представлены в Москве — на вернисаже американских художников русского происхождения.
Но по нелепой, трагической случайности в его квартире незадолго до смерти произошёл пожар, унёсший все архивы, картины... Вероятно именно этот, последний и самый чувствительный жизненный удар поэт не смог вынести, он так и не оправился после него.
#ПётрВегин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Другие записи сообщества
Владимир Набоков
На качелях
В листву узорчатую зыбко
плеснула тонкая доска,
лазури брызнула улыбка,
и заблистали небеса.
И на мгновенье, над ветвями,
я замер в пламени весны,
держась простертыми руками
за две звенящие струны.
Но ослепительно метнулась
ликующая синева,
доска стремительно качнулась,
и снизу хлынула листва.
И лиловеющая зелень
вновь заслонила небосвод,
и очарованно-бесцелен
дугообразный стал полет.
Так реял я, то опускаясь,
мелькая тенью по листам,
то на мгновенье приближаясь
к недостижимым облакам.
15 декабря 1918
(художник Сергей Демиденко)
#ВладимирНабоков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
На качелях
В листву узорчатую зыбко
плеснула тонкая доска,
лазури брызнула улыбка,
и заблистали небеса.
И на мгновенье, над ветвями,
я замер в пламени весны,
держась простертыми руками
за две звенящие струны.
Но ослепительно метнулась
ликующая синева,
доска стремительно качнулась,
и снизу хлынула листва.
И лиловеющая зелень
вновь заслонила небосвод,
и очарованно-бесцелен
дугообразный стал полет.
Так реял я, то опускаясь,
мелькая тенью по листам,
то на мгновенье приближаясь
к недостижимым облакам.
15 декабря 1918
(художник Сергей Демиденко)
#ВладимирНабоков#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
23 июля 1792 года родился Пётр ВЯЗЕМСКИЙ, русский поэт.
В честь рождения Петра его отец, князь Андрей Иванович Вяземский, приобрёл подмосковное село Остафьево, где отстроил знаменитую усадьбу, в которой прошли детство и юность поэта и которая впоследствии стала средоточием культурной жизни России начала XIX века. Здесь гостили Жуковский, Батюшков, Грибоедов, Пушкин, Карамзин, Гоголь, Денис Давыдов, Адам Мицкевич.
Получив прекрасное домашнее образование, продолженное в Петербургском иезуитском пансионе и пансионе при Педагогическом институте, Пётр Вяземский в 1805 году поступил на службу в Межевую канцелярию юнкером. Когда ему было 15 лет, ушёл из жизни его отец, оставив сына единственным наследником огромного состояния. Опекуном юного князя, названным им впоследствии «вторым отцом», стал историк Николай Карамзин, муж сводной сестры Петра Андреевича. Так молодой Вяземский вошёл в тесный круг московских литераторов карамзинского круга.
Рано увлёкшись пробой пера, Пётр Андреевич постоянно совершенствовал свой стиль, совмещая черты повлиявшей на него классической гражданской лирики конца XVIII-начала XIX веков в духе Жуковского и Державина и «лёгкой» французской поэзии. Также хорошо ему удавались сатирические эпиграммы. С 1809 года молодой поэт начал постоянно печататься в журналах такого уровня, как «Вестник Европы».
В 1811 году 19-летний Вяземский женился на княжне Вере Фёдоровне Гагариной, прожив с ней долгую и счастливую жизнь.
Во время Отечественной войны с Наполеоном 1812 года Пётр Андреевич вступил добровольцем в народное ополчение, принимал участие в Бородинском сражении в чине поручика.
В 1813-1817 году происходит восхождение Вяземского как одного из самых перспективных молодых поэтов России, а в 1817 году он в качестве переводчика при императорском комиссаре отправляется в Царство Польское, участвует в составлении «Государственной уставной грамоты Российской империи».
Знаменитые элегии «Первый снег», «Уныние», написанные в конце 1819 года, высоко оценивал лучший друг поэта – Александр Сергеевич Пушкин. Вольнодумная лирика — «Негодование», «Петербург», «К Кораблю» — стала знаковой для своего времени. А в 1828 году Вяземский написал одну из лучших своих сатир «Русский Бог», запрещённую в России и изданную Герценом в Лондоне.
В 1839-1841 году происходит признание литературных заслуг Вяземского — он становится членом Российской Академии наук и Санкт-Петебургской Императорской Академии наук.
Феномен Вяземского достаточно интересен: пройдя почти 70-летний творческий путь, он опубликовал всего один сборник стихов, и то в 70-летнем возрасте. К середине его творческого пути его поэзия перестала восприниматься как актуальная, и на долгие годы о нём незаслуженно забыли. Только недавно интерес к Вяземскому стал возрождаться.
#ПётрВяземский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
В честь рождения Петра его отец, князь Андрей Иванович Вяземский, приобрёл подмосковное село Остафьево, где отстроил знаменитую усадьбу, в которой прошли детство и юность поэта и которая впоследствии стала средоточием культурной жизни России начала XIX века. Здесь гостили Жуковский, Батюшков, Грибоедов, Пушкин, Карамзин, Гоголь, Денис Давыдов, Адам Мицкевич.
Получив прекрасное домашнее образование, продолженное в Петербургском иезуитском пансионе и пансионе при Педагогическом институте, Пётр Вяземский в 1805 году поступил на службу в Межевую канцелярию юнкером. Когда ему было 15 лет, ушёл из жизни его отец, оставив сына единственным наследником огромного состояния. Опекуном юного князя, названным им впоследствии «вторым отцом», стал историк Николай Карамзин, муж сводной сестры Петра Андреевича. Так молодой Вяземский вошёл в тесный круг московских литераторов карамзинского круга.
Рано увлёкшись пробой пера, Пётр Андреевич постоянно совершенствовал свой стиль, совмещая черты повлиявшей на него классической гражданской лирики конца XVIII-начала XIX веков в духе Жуковского и Державина и «лёгкой» французской поэзии. Также хорошо ему удавались сатирические эпиграммы. С 1809 года молодой поэт начал постоянно печататься в журналах такого уровня, как «Вестник Европы».
В 1811 году 19-летний Вяземский женился на княжне Вере Фёдоровне Гагариной, прожив с ней долгую и счастливую жизнь.
Во время Отечественной войны с Наполеоном 1812 года Пётр Андреевич вступил добровольцем в народное ополчение, принимал участие в Бородинском сражении в чине поручика.
В 1813-1817 году происходит восхождение Вяземского как одного из самых перспективных молодых поэтов России, а в 1817 году он в качестве переводчика при императорском комиссаре отправляется в Царство Польское, участвует в составлении «Государственной уставной грамоты Российской империи».
Знаменитые элегии «Первый снег», «Уныние», написанные в конце 1819 года, высоко оценивал лучший друг поэта – Александр Сергеевич Пушкин. Вольнодумная лирика — «Негодование», «Петербург», «К Кораблю» — стала знаковой для своего времени. А в 1828 году Вяземский написал одну из лучших своих сатир «Русский Бог», запрещённую в России и изданную Герценом в Лондоне.
В 1839-1841 году происходит признание литературных заслуг Вяземского — он становится членом Российской Академии наук и Санкт-Петебургской Императорской Академии наук.
Феномен Вяземского достаточно интересен: пройдя почти 70-летний творческий путь, он опубликовал всего один сборник стихов, и то в 70-летнем возрасте. К середине его творческого пути его поэзия перестала восприниматься как актуальная, и на долгие годы о нём незаслуженно забыли. Только недавно интерес к Вяземскому стал возрождаться.
#ПётрВяземский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Пётр Вяземский
Ещё тройка
Тройка мчится, тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик звонко плачет,
И хохочет, и визжит.
По дороге голосисто
Раздается яркий звон,
То вдали отбрякнет чисто
То застонет глухо он.
Словно леший ведьме вторит
И аукается с ней,
Иль русалка тараторит
В роще звучных камышей.
Русской степи, ночи тёмной
Поэтическая весть!
Много в ней и думы томной,
И раздолья много есть.
Прянул месяц из-за тучи,
Обогнул свое кольцо
И посыпал блеск зыбучий
Прямо путнику в лицо.
Кто сей путник? И отколе,
И далёк ли путь ему?
По неволи иль по воле
Мчится он в ночную тьму?
На веселье иль кручину,
К ближним ли под кров родной
Или в грустную чужбину
Он спешит, голубчик мой?
Сердце в нём ретиво рвется
В путь обратный или вдаль?
Встречи ль ждет он не дождется
Иль покинутого жаль?
Ждет ли перстень обручальный,
Ждут ли путника пиры
Или факел погребальный
Над могилою сестры?
Как узнать? Уж он далёко!
Месяц в облако нырнул,
И в пустой дали глубоко
Колокольчик уж заснул.
(художник Иван Владимиров)
#ПётрВяземский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Ещё тройка
Тройка мчится, тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик звонко плачет,
И хохочет, и визжит.
По дороге голосисто
Раздается яркий звон,
То вдали отбрякнет чисто
То застонет глухо он.
Словно леший ведьме вторит
И аукается с ней,
Иль русалка тараторит
В роще звучных камышей.
Русской степи, ночи тёмной
Поэтическая весть!
Много в ней и думы томной,
И раздолья много есть.
Прянул месяц из-за тучи,
Обогнул свое кольцо
И посыпал блеск зыбучий
Прямо путнику в лицо.
Кто сей путник? И отколе,
И далёк ли путь ему?
По неволи иль по воле
Мчится он в ночную тьму?
На веселье иль кручину,
К ближним ли под кров родной
Или в грустную чужбину
Он спешит, голубчик мой?
Сердце в нём ретиво рвется
В путь обратный или вдаль?
Встречи ль ждет он не дождется
Иль покинутого жаль?
Ждет ли перстень обручальный,
Ждут ли путника пиры
Или факел погребальный
Над могилою сестры?
Как узнать? Уж он далёко!
Месяц в облако нырнул,
И в пустой дали глубоко
Колокольчик уж заснул.
(художник Иван Владимиров)
#ПётрВяземский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Воспоминания Александра Ивановича Куприна об Антоне Павловиче Чехове.
Ялтинская дача Чехова стояла почти за городом, глубоко под белой и пыльной аутской дорогой. Не знаю, кто ее строил, но она была, пожалуй, самым оригинальным зданием в Ялте. Вся белая, чистая, легкая, красиво несимметричная, построенная вне какого-нибудь определенного архитектурного стиля, с вышкой в виде башни, с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то узкими окнами, — она походила бы на здания в стиле moderne, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником. К саду, со стороны, противоположной шоссе, примыкало, отделенное низкой стенкой, старое, заброшенное татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скромными каменными плитами на могилах.
Цветничок был маленький, далеко не пышный, а фруктовый сад еще очень молодой. Росли в нем груши и яблони-дички, абрикосы, персики, миндаль. В последние годы сад уже начал приносить кое-какие плоды, доставляя Антону Павловичу много забот и трогательного, какого-то детского удовольствия. Когда наступало время сбора миндальных орехов, то их снимали и в чеховском саду. Лежали они обыкновенно маленькой горкой в гостиной на подоконнике, и, кажется, ни у кого не хватало жестокости брать их, хотя их и предлагали.
А.П. не любил и немного сердился, когда ему говорили, что его дача слишком мало защищена от пыли, летящей сверху, с аутского шоссе, и что сад плохо снабжен водою. Не любя вообще Крыма, а в особенности Ялты, он с особенной, ревнивой любовью относился к своему саду. Многие видели, как он иногда по утрам, сидя на корточках, заботливо обмазывал серой стволы роз или выдергивал сорные травы из клумб. А какое бывало торжество, когда среди летней засухи наконец шел дождь, наполнявший водою запасные глиняные цистерны!
Но не чувство собственника сказывалось в этой хлопотливой любви, а другое, более мощное и мудрое сознание. Как часто говорил он, глядя на свой сад прищуренными глазами:
— Послушайте, при мне здесь посажено каждое дерево, и, конечно, мне это дорого. Но и не это важно. Ведь здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и в чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место. Знаете ли? — прибавлял он вдруг с серьезным лицом, тоном глубокой веры. — Знаете ли, через триста — четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна...
...Рассказывая о чеховском саде, я позабыл упомянуть, что посредине его стояли качели и деревянная скамейка. И то, и другое осталось от «Дяди Вани», с которым Художественный театр приезжал в Ялту, приезжал, кажется, с исключительной целью показать больному тогда А.П-чу постановку его пьесы. Обоими предметами Чехов чрезвычайно дорожил и, показывая их, всегда с признательностью вспоминал о милом внимании к нему Художественного театра. Здесь у места также упомянуть, что эти прекрасные артисты своей исключительной деликатной чуткостью к чеховскому таланту и дружной преданностью ему самому много скрасили последние дни незабвенного художника.
(художник Юрий Попков, «Сад Чехова»)
#АнтонЧехов#АлександрКуприн#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Ялтинская дача Чехова стояла почти за городом, глубоко под белой и пыльной аутской дорогой. Не знаю, кто ее строил, но она была, пожалуй, самым оригинальным зданием в Ялте. Вся белая, чистая, легкая, красиво несимметричная, построенная вне какого-нибудь определенного архитектурного стиля, с вышкой в виде башни, с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то узкими окнами, — она походила бы на здания в стиле moderne, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником. К саду, со стороны, противоположной шоссе, примыкало, отделенное низкой стенкой, старое, заброшенное татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скромными каменными плитами на могилах.
Цветничок был маленький, далеко не пышный, а фруктовый сад еще очень молодой. Росли в нем груши и яблони-дички, абрикосы, персики, миндаль. В последние годы сад уже начал приносить кое-какие плоды, доставляя Антону Павловичу много забот и трогательного, какого-то детского удовольствия. Когда наступало время сбора миндальных орехов, то их снимали и в чеховском саду. Лежали они обыкновенно маленькой горкой в гостиной на подоконнике, и, кажется, ни у кого не хватало жестокости брать их, хотя их и предлагали.
А.П. не любил и немного сердился, когда ему говорили, что его дача слишком мало защищена от пыли, летящей сверху, с аутского шоссе, и что сад плохо снабжен водою. Не любя вообще Крыма, а в особенности Ялты, он с особенной, ревнивой любовью относился к своему саду. Многие видели, как он иногда по утрам, сидя на корточках, заботливо обмазывал серой стволы роз или выдергивал сорные травы из клумб. А какое бывало торжество, когда среди летней засухи наконец шел дождь, наполнявший водою запасные глиняные цистерны!
Но не чувство собственника сказывалось в этой хлопотливой любви, а другое, более мощное и мудрое сознание. Как часто говорил он, глядя на свой сад прищуренными глазами:
— Послушайте, при мне здесь посажено каждое дерево, и, конечно, мне это дорого. Но и не это важно. Ведь здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и в чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место. Знаете ли? — прибавлял он вдруг с серьезным лицом, тоном глубокой веры. — Знаете ли, через триста — четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна...
...Рассказывая о чеховском саде, я позабыл упомянуть, что посредине его стояли качели и деревянная скамейка. И то, и другое осталось от «Дяди Вани», с которым Художественный театр приезжал в Ялту, приезжал, кажется, с исключительной целью показать больному тогда А.П-чу постановку его пьесы. Обоими предметами Чехов чрезвычайно дорожил и, показывая их, всегда с признательностью вспоминал о милом внимании к нему Художественного театра. Здесь у места также упомянуть, что эти прекрасные артисты своей исключительной деликатной чуткостью к чеховскому таланту и дружной преданностью ему самому много скрасили последние дни незабвенного художника.
(художник Юрий Попков, «Сад Чехова»)
#АнтонЧехов#АлександрКуприн#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Николай Гумилев
Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.
Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле – нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.
Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.
Все мечтают: «Там, у гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».
Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.
(художник Борис Чудновский)
#НиколайГумилев#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.
Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле – нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.
Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.
Все мечтают: «Там, у гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».
Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.
(художник Борис Чудновский)
#НиколайГумилев#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Пётр Вегин
Уходя, оставлю свет
В комнатушке обветшалой,
Невзирая на запрет
Правил противопожарных.
У любви гарантий нет —
Это очень скверно, братцы,
Но, уходя, оставьте свет
В тех, с кем выпадет расстаться!
Жаль, что неизбежна смерть,
Но возможна сатисфакция:
Уходя оставить свет —
Это больше, чем остаться.
(художник Александр Мариев)
#ПётрВегин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Уходя, оставлю свет
В комнатушке обветшалой,
Невзирая на запрет
Правил противопожарных.
У любви гарантий нет —
Это очень скверно, братцы,
Но, уходя, оставьте свет
В тех, с кем выпадет расстаться!
Жаль, что неизбежна смерть,
Но возможна сатисфакция:
Уходя оставить свет —
Это больше, чем остаться.
(художник Александр Мариев)
#ПётрВегин#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Юрий Левитанский
День все быстрее на убыль
катится вниз по прямой.
Ветка сирени и Врубель.
Свет фиолетовый мой.
Та же как будто палитра,
сад, и ограда, и дом.
Тихие, словно молитва,
вербы над тихим прудом.
Только листы обгорели
в медленном этом огне.
Синий дымок акварели.
Ветка сирени в окне.
Господи, ветка сирени,
все-таки ты не спеши
речь заводить о старенье
этой заблудшей глуши,
этого бедного края,
этих старинных лесов,
где, вдалеке замирая,
сдавленный катится зов,
звук пасторальной свирели
в этой округе немой...
Врубель и ветка сирени.
Свет фиолетовый мой.
Это как бы постаренье,
в сущности, может, всего
только и есть повторенье
темы заглавной его.
И за разводами снега
вдруг обнаружится след
синих предгорий Казбека,
тень золотых эполет,
и за стеной глухомани,
словно рисунок в альбом,
парус проступит в тумане,
в том же, еще голубом,
и стародавняя тема
примет иной оборот...
Лермонтов. Облако. Демон.
Крыльев упругий полет.
И, словно судно к причалу
в день возвращенья домой,
вновь устремится к началу
свет фиолетовый мой.
(художник Алексей Грицай)
#ЮрийЛевитанский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
День все быстрее на убыль
катится вниз по прямой.
Ветка сирени и Врубель.
Свет фиолетовый мой.
Та же как будто палитра,
сад, и ограда, и дом.
Тихие, словно молитва,
вербы над тихим прудом.
Только листы обгорели
в медленном этом огне.
Синий дымок акварели.
Ветка сирени в окне.
Господи, ветка сирени,
все-таки ты не спеши
речь заводить о старенье
этой заблудшей глуши,
этого бедного края,
этих старинных лесов,
где, вдалеке замирая,
сдавленный катится зов,
звук пасторальной свирели
в этой округе немой...
Врубель и ветка сирени.
Свет фиолетовый мой.
Это как бы постаренье,
в сущности, может, всего
только и есть повторенье
темы заглавной его.
И за разводами снега
вдруг обнаружится след
синих предгорий Казбека,
тень золотых эполет,
и за стеной глухомани,
словно рисунок в альбом,
парус проступит в тумане,
в том же, еще голубом,
и стародавняя тема
примет иной оборот...
Лермонтов. Облако. Демон.
Крыльев упругий полет.
И, словно судно к причалу
в день возвращенья домой,
вновь устремится к началу
свет фиолетовый мой.
(художник Алексей Грицай)
#ЮрийЛевитанский#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Подумать только, можно запросто выйти в пижаме в сад, походить босиком по траве, окунуться у причала, а потом усесться за собственноручно выкрашенный садовый стол, почитать книгу или газету, выпить кофе, а рядом шумят дети. чего же больше желать от жизни?
Астрид Линдгрен, «Мы — на острове Сальткрока»
(шведская художница Jenny Eugenia Nystrom)
#АстридЛиндгрен#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Астрид Линдгрен, «Мы — на острове Сальткрока»
(шведская художница Jenny Eugenia Nystrom)
#АстридЛиндгрен#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Собственноручное письмо Михаила Афанасьевича Булгакова, адресованное жене Любови Евгеньевне Белозерской. Дат. 22.VII.32.
Письмо кота
Дорогая мама, пишу тебе, как мы ходили к доктору Тоболкину. Нас обоих посадили в ту (…) корзинку, в которой дрова носят. Но у ворот Валентина Григорьевна (...) хирурга с критикой и нас упаковали. И контролер в трамвае нас не заметил. И мы все четверо и папа и Нюша приехали в переднюю.
Громаднейших размеров пес разорвал в мелкие дребезги гражданина и его за это (пса) привели лечить, сказали все «он бешеный». А доктор Тоболкин посмотрел и сразу сказал: «он здоровый» и написал ему удостоверение «злая собака». Так что теперь, когда он разорвет кого-нибудь, тот не будет бояться.
Папа оказался прав и теперь с нами осторожность и прописал сантонин доктор обоим и его нету. Вот пришлю рецепт - (...), может доктор у тебя выпишет и в деревенской аптеке, может, есть.
Привези мама лекарство, а то Мука совсем стала худая, ее паразит съел.
У нас благополучно. Папа пишет и, может быть, завтра в 11.45 поедет к Вам. а Нюша - ничего себе. Твой Утюн.
P.S. Мне дали глупое название и лучше бы я был Велизарий. Папа говорит, что никоко (!) сантонина нет в деревне, но я прилагаю все таки. Муку-старуху жалко. У.
(Мука - одна из кошек, жившая с Булгаковым и Белозерской и регулярно приносившая котят. Любовь Евгеньевна вспоминала: «У меня сохранилось много семейных записок, обращенных ко мне от имени котов». Судя по всему, письмо написано от имени одного из котят кошки Муки, которого наравне со всеми «посадили в корзинку» и понесли к доктору Тоболкину.)
#МихаилБулгаков#письмокота#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Письмо кота
Дорогая мама, пишу тебе, как мы ходили к доктору Тоболкину. Нас обоих посадили в ту (…) корзинку, в которой дрова носят. Но у ворот Валентина Григорьевна (...) хирурга с критикой и нас упаковали. И контролер в трамвае нас не заметил. И мы все четверо и папа и Нюша приехали в переднюю.
Громаднейших размеров пес разорвал в мелкие дребезги гражданина и его за это (пса) привели лечить, сказали все «он бешеный». А доктор Тоболкин посмотрел и сразу сказал: «он здоровый» и написал ему удостоверение «злая собака». Так что теперь, когда он разорвет кого-нибудь, тот не будет бояться.
Папа оказался прав и теперь с нами осторожность и прописал сантонин доктор обоим и его нету. Вот пришлю рецепт - (...), может доктор у тебя выпишет и в деревенской аптеке, может, есть.
Привези мама лекарство, а то Мука совсем стала худая, ее паразит съел.
У нас благополучно. Папа пишет и, может быть, завтра в 11.45 поедет к Вам. а Нюша - ничего себе. Твой Утюн.
P.S. Мне дали глупое название и лучше бы я был Велизарий. Папа говорит, что никоко (!) сантонина нет в деревне, но я прилагаю все таки. Муку-старуху жалко. У.
(Мука - одна из кошек, жившая с Булгаковым и Белозерской и регулярно приносившая котят. Любовь Евгеньевна вспоминала: «У меня сохранилось много семейных записок, обращенных ко мне от имени котов». Судя по всему, письмо написано от имени одного из котят кошки Муки, которого наравне со всеми «посадили в корзинку» и понесли к доктору Тоболкину.)
#МихаилБулгаков#письмокота#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится
Федор Сологуб
Какая нежная интимность, —
Туман, приникнувший к земле!
Чуть слышны плески на весле.
Какая нежная интимность!
Но чей призыв и чья взаимность?
Кому хвала, земле иль мгле?
Какая нежная интимность, —
Туман, приникнувший к земле!
5 марта 1913 года. Минск — Вильна
(художник Владимир Панич)
#ФедорСологуб#туман#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Какая нежная интимность, —
Туман, приникнувший к земле!
Чуть слышны плески на весле.
Какая нежная интимность!
Но чей призыв и чья взаимность?
Кому хвала, земле иль мгле?
Какая нежная интимность, —
Туман, приникнувший к земле!
5 марта 1913 года. Минск — Вильна
(художник Владимир Панич)
#ФедорСологуб#туман#ПоЧИТАТЕЛИкниг
Мне нравится