#МаленькиеИстории
Перед вами - фрагменты той самой заметки из петербургской газеты "Голос" за сентябрь 1865 года, из которой Ф.М.Достоевский узнал подробности громкого дела 27-летнего приказчика Герасима Чистова, зарубившего топором двух пожилых женщин - кухарку и прачку - с целью ограбления их хозяйки, мещанки Дубровиной. Происшествие случилось в Москве, преступника задержали уже на следующий день; в газетах много внимания уделялось душевному состоянию убийцы во время следствия: Чистов проявлял признаки сильного душевного волнения, у него тряслись руки, менялось выражение лица, он врал и отпирался, но в итоге был изобличен. В газете отдельно подчеркивалось, что убийца был раскольником по убеждениям, что и натолкнуло Достоевского на фамилию для своего литературного персонажа.
#ИзГазет#Источники#Достоевский#Голос
Другие записи сообщества
#ДобраяМосква
Нам уже никогда доподлинно не узнать, кем же была московская мещанка Мария Михайловна Нестерова, которая в 1893 году, менее чем за год до своей кончины, решила передать на благотворительность принадлежавший ей земельный участок с домиком на Щипке в Москве. Годы её жизни и некоторые другие обстоятельства указывают на то, что дарительница могла быть не кем иным как матерью известного художника Михаила Васильевича Нестерова, в 1874 году отправившегося из родной Уфы покорять техническое училище в Москве, однако не выдержавшего экзамены и избравшего себе стезю живописца. Впрочем, это лишь смелое предположение, зато доподлинно известно другое: решение о передаче земли и дома на богоугодное дело принималось Марией Михайловной ответственно, и она даже советовалась на эту тему со своим душеприказчиком - присяжным поверенным Московской судебной палаты Петром Александровичем Вышеславцевым, отцом будущего русского философа, богослова и попутно эмигранта-антисоветчика Бориса Петровича Вышеславцева. Не сильно доверяя всевозможным фондам и товариществам вспоможения, Мария Михайловна поставила условие - в подаренном ею доме должен непременно располагаться приют для детей. В том же 1893 году было составлено завещание, в котором дом с участком отписывались в пользу "Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве", созданного ещё в 1876 году по инициативе князя Михаила Ивановича Хилкова (действительного статского советника и будущего министра путей сообщения Российской империи). А ещё год спустя, после смерти дарительницы, на принадлежавшем и переданном ею участке началось строительство небольшого двухэтажного дома будущего приюта на 50 человек с большим задним двором и участком. Благо, вместе с недвижимостью щедрая Мария Михайловна завещала обществу 32000 рублей капитала. Целое состояние по тем временам!
До этого денег у "Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве" было не так много, а потому появление собственного приюта стало важнейшим событием в его жизни. Если до того Общество и его подопечные ютились где придётся - на частных квартирах, подмосковных дачах и даже некоторое время в церкви Петра и Павла на Новой Басманной, то теперь его участники направили петицию Великой княгине Елисавете Феодоровне (супруге Великого князя Сергея Александровича Романова), и та милостиво взяла Общество под своё покровительство, а 20 декабря 1895 года даже приняла участие в торжественном освящении и открытии нового здания приюта на Щипке, построенного на бывшем участке Нестеровой.
О здании этом в отчёте Общества было написано так: "По внутренним качествам дом может удовлетворить самому строгому требованию. В верхнем этаже больших размеров рекреационный зал и рядом с ним гардеробная комната, отделяемые большим, во всю длину здания, коридором от помещающихся по противоположную сторону большой рабочей комнаты, двух классных и приемной. Размеры комнат, количество света и, в особенности, благодаря высоким потолкам и хорошей вентиляціи, обилие воздуха, как в этом этаже, так и в нижнем, не оставляют желать ничего лучшего. Верхний этаж, таким образом, представляет собою как бы школьную часть приюта.
В нижнем же этаже находятся спальня, состоящая из двух больших комнат, помещения для надзирательницы приюта и учительницы. Кроме того, имеется обширная столовая, а также больничка для детей со всеми принадлежностями для первоначальной помощи при легких заболеваниях. При этом имеется также удобное помещение для прислуги приюта, склады для дров, погреб для хранения провизии, а во дворе устроена отдельная прачечная. В числе прочих удобстве можно указать на проведенную воду и на имеющийся при доме не большой, но тенистый сад".
Надо заметить, что приюту Марии Михайловны повезло. С момента своего основания и до наших дней здесь звучат детские голоса. И хотя справа и слева к зданию примкнули жилые дома, само оно продолжает нести своё доброе дело - до недавнего времени в нём располагался детский сад №841, а теперь - дошкольное отделение школы №627, по сути, тот же детский сад.
А вот дореволюционных фотографий Нестеровского приюта в открытых источниках встретить трудно, поэтому мы решили сами восполнить этот пробел и опубликовать три редких снимка, датируемых предположительно 1895-1900 годами, то есть первыми годами работы приюта. Это снимки самого здания приюта, групповое фото первых воспитанников на фоне траурного портрета Александра III (умер в 1894 году) и спальной комнаты с кроватями. С расстояния наших дней, глядя на лица первых воспитанников приюта, трудно не процитировать трогательное стихотворение, взятое нами с сайта нынешней школы №627, располагающейся в тех же исторических стенах:
В Москве на улице «Щипок»
Стоит старинный теремок
Ему уже почти два века
А он и строен и высок.
Его в старинные года
Приютом детским называли
По всей Москве сирот-детей
В приют тот собирали
Наш дом 12 крепкий, теплый,
И в нем с утра полно ребят,
Внутри идет, кипит работа,
Живет и дышит Детский сад
Пускай мелькают лица, годы
Но для детей дом стал своим,
И, приютив сирот однажды,
Для очень многих стал родным.
#СтоялТамДом#МосковскиеЗаписки#РоссийскаяИмперия
Нам уже никогда доподлинно не узнать, кем же была московская мещанка Мария Михайловна Нестерова, которая в 1893 году, менее чем за год до своей кончины, решила передать на благотворительность принадлежавший ей земельный участок с домиком на Щипке в Москве. Годы её жизни и некоторые другие обстоятельства указывают на то, что дарительница могла быть не кем иным как матерью известного художника Михаила Васильевича Нестерова, в 1874 году отправившегося из родной Уфы покорять техническое училище в Москве, однако не выдержавшего экзамены и избравшего себе стезю живописца. Впрочем, это лишь смелое предположение, зато доподлинно известно другое: решение о передаче земли и дома на богоугодное дело принималось Марией Михайловной ответственно, и она даже советовалась на эту тему со своим душеприказчиком - присяжным поверенным Московской судебной палаты Петром Александровичем Вышеславцевым, отцом будущего русского философа, богослова и попутно эмигранта-антисоветчика Бориса Петровича Вышеславцева. Не сильно доверяя всевозможным фондам и товариществам вспоможения, Мария Михайловна поставила условие - в подаренном ею доме должен непременно располагаться приют для детей. В том же 1893 году было составлено завещание, в котором дом с участком отписывались в пользу "Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве", созданного ещё в 1876 году по инициативе князя Михаила Ивановича Хилкова (действительного статского советника и будущего министра путей сообщения Российской империи). А ещё год спустя, после смерти дарительницы, на принадлежавшем и переданном ею участке началось строительство небольшого двухэтажного дома будущего приюта на 50 человек с большим задним двором и участком. Благо, вместе с недвижимостью щедрая Мария Михайловна завещала обществу 32000 рублей капитала. Целое состояние по тем временам!
До этого денег у "Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве" было не так много, а потому появление собственного приюта стало важнейшим событием в его жизни. Если до того Общество и его подопечные ютились где придётся - на частных квартирах, подмосковных дачах и даже некоторое время в церкви Петра и Павла на Новой Басманной, то теперь его участники направили петицию Великой княгине Елисавете Феодоровне (супруге Великого князя Сергея Александровича Романова), и та милостиво взяла Общество под своё покровительство, а 20 декабря 1895 года даже приняла участие в торжественном освящении и открытии нового здания приюта на Щипке, построенного на бывшем участке Нестеровой.
О здании этом в отчёте Общества было написано так: "По внутренним качествам дом может удовлетворить самому строгому требованию. В верхнем этаже больших размеров рекреационный зал и рядом с ним гардеробная комната, отделяемые большим, во всю длину здания, коридором от помещающихся по противоположную сторону большой рабочей комнаты, двух классных и приемной. Размеры комнат, количество света и, в особенности, благодаря высоким потолкам и хорошей вентиляціи, обилие воздуха, как в этом этаже, так и в нижнем, не оставляют желать ничего лучшего. Верхний этаж, таким образом, представляет собою как бы школьную часть приюта.
В нижнем же этаже находятся спальня, состоящая из двух больших комнат, помещения для надзирательницы приюта и учительницы. Кроме того, имеется обширная столовая, а также больничка для детей со всеми принадлежностями для первоначальной помощи при легких заболеваниях. При этом имеется также удобное помещение для прислуги приюта, склады для дров, погреб для хранения провизии, а во дворе устроена отдельная прачечная. В числе прочих удобстве можно указать на проведенную воду и на имеющийся при доме не большой, но тенистый сад".
Надо заметить, что приюту Марии Михайловны повезло. С момента своего основания и до наших дней здесь звучат детские голоса. И хотя справа и слева к зданию примкнули жилые дома, само оно продолжает нести своё доброе дело - до недавнего времени в нём располагался детский сад №841, а теперь - дошкольное отделение школы №627, по сути, тот же детский сад.
А вот дореволюционных фотографий Нестеровского приюта в открытых источниках встретить трудно, поэтому мы решили сами восполнить этот пробел и опубликовать три редких снимка, датируемых предположительно 1895-1900 годами, то есть первыми годами работы приюта. Это снимки самого здания приюта, групповое фото первых воспитанников на фоне траурного портрета Александра III (умер в 1894 году) и спальной комнаты с кроватями. С расстояния наших дней, глядя на лица первых воспитанников приюта, трудно не процитировать трогательное стихотворение, взятое нами с сайта нынешней школы №627, располагающейся в тех же исторических стенах:
В Москве на улице «Щипок»
Стоит старинный теремок
Ему уже почти два века
А он и строен и высок.
Его в старинные года
Приютом детским называли
По всей Москве сирот-детей
В приют тот собирали
Наш дом 12 крепкий, теплый,
И в нем с утра полно ребят,
Внутри идет, кипит работа,
Живет и дышит Детский сад
Пускай мелькают лица, годы
Но для детей дом стал своим,
И, приютив сирот однажды,
Для очень многих стал родным.
#СтоялТамДом#МосковскиеЗаписки#РоссийскаяИмперия
Мне нравится
#ИзКниг
«Власть, правительство, война, закон, наказание и тысяча других вещей не имели соответствующих терминов на языке гуигнгнмов».
5 ноября 1715 года Гулливер, герой романа Джонатана Свифта, завершил свое последнее плавание, вернувшись, наконец, на родину из страны гуигнгнмов - расы разумных добрых лошадей, сумевших построить гуманное общество, не знавшее войн, лжи, подлости и измены. Первоначально, попав в страну обитания гуигнгнмов, Гуллиевр долго пытался найти хозяина этих удивительных лошадей, пока не понял, что животные живут самостоятельно согласно собственным мудрым и гуманным законам. При этом самого Гулливера обитатели гуигнгнмы сочли одним из "еху" - злобных человекообразных приматов, которые выполняли у гуигнгнмов тяжелую работу. В результате Гулливеру не без некоторого сожаления пришлось покинуть эту удивительную сказочную страну, управлявшуюся столь разумными и гуманными законами.
#Цитаты#Литература#Даты#Классика#Гулливер
«Власть, правительство, война, закон, наказание и тысяча других вещей не имели соответствующих терминов на языке гуигнгнмов».
5 ноября 1715 года Гулливер, герой романа Джонатана Свифта, завершил свое последнее плавание, вернувшись, наконец, на родину из страны гуигнгнмов - расы разумных добрых лошадей, сумевших построить гуманное общество, не знавшее войн, лжи, подлости и измены. Первоначально, попав в страну обитания гуигнгнмов, Гуллиевр долго пытался найти хозяина этих удивительных лошадей, пока не понял, что животные живут самостоятельно согласно собственным мудрым и гуманным законам. При этом самого Гулливера обитатели гуигнгнмы сочли одним из "еху" - злобных человекообразных приматов, которые выполняли у гуигнгнмов тяжелую работу. В результате Гулливеру не без некоторого сожаления пришлось покинуть эту удивительную сказочную страну, управлявшуюся столь разумными и гуманными законами.
#Цитаты#Литература#Даты#Классика#Гулливер
Мне нравится
#ИМЕНА
Это, вне всякого сомнения, был самый настоящий бунт. Слыханное ли дело - вчерашний камергер Ее Императорского Величества, далеко не последний человек при Дворе, генерал-поручик Петр Федорович Балк-Полев взял за обыкновение щеголять по Москве в круглой шляпе и либеральном платье французского кроя, запрещенных специальным указом нового императора Павла I. Более того, Балк-Полев едва не набил морду московскому обер-полицмейстеру заслуженному боевому генералу Фёдору Эртелю, пытавшемуся прилюдно сорвать с наглеца преступную шляпу.
Это была явная фронда и угроза общественному спокойствию, в результате чего против Балка-Полева было возбуждено уголовное дело, и в 1797 году он был лишен чинов и наград и отправлен в ссылку в свое имение во Владимирской области.
Справедливости ради надо сказать, что Балку-Полеву было отчего сердиться на императора. Наследник старинного рода, блестяще образованный, свободно владевший 10 языками, Пётр Балк-Полев получил ключи камергера от Екатерины Великой в неполные 18 лет, после того, как в 15 лет остался сиротой. Кстати, за 20 лет до этого отец Балка-Полева также был пожалован Екатериной титулом камергера, так что к этому семейству вполне можно отнести строчки из комедии "Горе от ума" А.С.Грибоедова: «Покойник был почтенный камергер. С ключом и сыну ключ умел доставить».
Однако с восшествием на престол Павла I судьба Балка-Полева дала трещину. Новый император затеял большую придворную чистку, уволив 14 из 26 камергеров, в том числе и Балка-Полева. Тогда же Павел издал ряд довольно абсурдных запретов, призванных пресечь подражание европейским, прежде всего, французским порядкам с их явным уклоном в вольнодумство. Под запрет попали не только книги и ноты на иностранных языках, но и вальс как символ распущенности, а также бакенбарды, панталоны, фраки, жилеты, высокие цилиндры и круглые шляпы. Вот как раз в такой шляпе “якобинского” покроя и щеголял по улицам Первопрестольной Петр Федорович, публично демонстрируя свое пренебрежительное отношение к запретам императора-самодура.
Впрочем, Павел I был отходчив. В нашей коллекции есть интересный документ: лаконичное распоряжение для Придворной конторы от 10 июня 1800 года, собственноручно написанное императором и гласящее: «Отставленного камергера Балка-Полева всемилостивейше повелеваем принять по прежнему в службу при дворе НАШЕМ». А в июле того же года Петр Балк-Полев стал одним из четырех оставшихся при императоре камердинеров. Почему Павел I внезапно сменил гнев на милость, неизвестно.
После восшествия на престол Александра I карьера Балка-Полева достигла и вовсе невиданных высот. Помимо звания камергера, он получил титул тайного советника, а весной 1815 года был назначен послом России в Португалии. Кстати, во многих справочниках и сегодня можно прочесть, будто Балк-Полев был первым российским послом в Бразилии, но это не так. Просто с 1807 года резиденция посольства России в Португалии вынужденно располагалась в Рио-де-Жанейро, куда от Наполеона бежал будущий король Португалии Жуан VI.
Впрочем, новые назначения никак не повлияли на вольнодумство Балка-Полева. Он водил дружбу с декабристами, а будучи послом отправлял на родину сочинения опального бразильского поэта Томаса Антониу Гонзага, осужденного на пожизненное заключение за участие в антиправительственном заговоре. Считается, что стихотворение «С португальского» Александра Пушкина было как раз вольным переводом одной из элегий Гонзага.
Можно вспомнить также загадочное путешествие в Бразилию в 1822-1824 году декабриста Дмитрия Завалишина, после которого его младший брат Ипполит доложил Николаю I о том, будто бы в Бразилии Дмитрий собирал крупные суммы денег на бунт в России.
Так или иначе, после событий на Сенатской площади в декабре 1825 года Балк-Полев был вызван в Петербург к императору для объяснений. Разговор завершился резко: Балк-Полев обвинил ииператора в нищенском содержании зарубежных посольств, бросил тому под ноги скомканные квитанции и покинул дворец. А заодно и придворную службу.
Остаток своих дней Петр Балк-Полев проживл в Москве, где водил дружбу с Пушкиным и Вяземским, и умер в 1849 году. Был похоронен в Знаменской церкви Московского Новоспасского монастыря.
#Автограф#ИзКоллекции#ИсторияРоссии#МаленькиеИстории#РоссийскаяИмперия#ИсторияДипломатии#Декабристы
Это, вне всякого сомнения, был самый настоящий бунт. Слыханное ли дело - вчерашний камергер Ее Императорского Величества, далеко не последний человек при Дворе, генерал-поручик Петр Федорович Балк-Полев взял за обыкновение щеголять по Москве в круглой шляпе и либеральном платье французского кроя, запрещенных специальным указом нового императора Павла I. Более того, Балк-Полев едва не набил морду московскому обер-полицмейстеру заслуженному боевому генералу Фёдору Эртелю, пытавшемуся прилюдно сорвать с наглеца преступную шляпу.
Это была явная фронда и угроза общественному спокойствию, в результате чего против Балка-Полева было возбуждено уголовное дело, и в 1797 году он был лишен чинов и наград и отправлен в ссылку в свое имение во Владимирской области.
Справедливости ради надо сказать, что Балку-Полеву было отчего сердиться на императора. Наследник старинного рода, блестяще образованный, свободно владевший 10 языками, Пётр Балк-Полев получил ключи камергера от Екатерины Великой в неполные 18 лет, после того, как в 15 лет остался сиротой. Кстати, за 20 лет до этого отец Балка-Полева также был пожалован Екатериной титулом камергера, так что к этому семейству вполне можно отнести строчки из комедии "Горе от ума" А.С.Грибоедова: «Покойник был почтенный камергер. С ключом и сыну ключ умел доставить».
Однако с восшествием на престол Павла I судьба Балка-Полева дала трещину. Новый император затеял большую придворную чистку, уволив 14 из 26 камергеров, в том числе и Балка-Полева. Тогда же Павел издал ряд довольно абсурдных запретов, призванных пресечь подражание европейским, прежде всего, французским порядкам с их явным уклоном в вольнодумство. Под запрет попали не только книги и ноты на иностранных языках, но и вальс как символ распущенности, а также бакенбарды, панталоны, фраки, жилеты, высокие цилиндры и круглые шляпы. Вот как раз в такой шляпе “якобинского” покроя и щеголял по улицам Первопрестольной Петр Федорович, публично демонстрируя свое пренебрежительное отношение к запретам императора-самодура.
Впрочем, Павел I был отходчив. В нашей коллекции есть интересный документ: лаконичное распоряжение для Придворной конторы от 10 июня 1800 года, собственноручно написанное императором и гласящее: «Отставленного камергера Балка-Полева всемилостивейше повелеваем принять по прежнему в службу при дворе НАШЕМ». А в июле того же года Петр Балк-Полев стал одним из четырех оставшихся при императоре камердинеров. Почему Павел I внезапно сменил гнев на милость, неизвестно.
После восшествия на престол Александра I карьера Балка-Полева достигла и вовсе невиданных высот. Помимо звания камергера, он получил титул тайного советника, а весной 1815 года был назначен послом России в Португалии. Кстати, во многих справочниках и сегодня можно прочесть, будто Балк-Полев был первым российским послом в Бразилии, но это не так. Просто с 1807 года резиденция посольства России в Португалии вынужденно располагалась в Рио-де-Жанейро, куда от Наполеона бежал будущий король Португалии Жуан VI.
Впрочем, новые назначения никак не повлияли на вольнодумство Балка-Полева. Он водил дружбу с декабристами, а будучи послом отправлял на родину сочинения опального бразильского поэта Томаса Антониу Гонзага, осужденного на пожизненное заключение за участие в антиправительственном заговоре. Считается, что стихотворение «С португальского» Александра Пушкина было как раз вольным переводом одной из элегий Гонзага.
Можно вспомнить также загадочное путешествие в Бразилию в 1822-1824 году декабриста Дмитрия Завалишина, после которого его младший брат Ипполит доложил Николаю I о том, будто бы в Бразилии Дмитрий собирал крупные суммы денег на бунт в России.
Так или иначе, после событий на Сенатской площади в декабре 1825 года Балк-Полев был вызван в Петербург к императору для объяснений. Разговор завершился резко: Балк-Полев обвинил ииператора в нищенском содержании зарубежных посольств, бросил тому под ноги скомканные квитанции и покинул дворец. А заодно и придворную службу.
Остаток своих дней Петр Балк-Полев проживл в Москве, где водил дружбу с Пушкиным и Вяземским, и умер в 1849 году. Был похоронен в Знаменской церкви Московского Новоспасского монастыря.
#Автограф#ИзКоллекции#ИсторияРоссии#МаленькиеИстории#РоссийскаяИмперия#ИсторияДипломатии#Декабристы
Мне нравится
#Имена
В наши дни имя этого удивительного человека едва ли знакомо массовому читателю. Но те, кто постарше, наверняка не раз сталкивались с его увлекательными книгами в школьных библиотеках. Блестящий писатель, журналист, физик-самоучка, а главное - непревзойдённый популяризатор науки, Яков Перельман оставил огромный след в истории России. Во многом именно благодаря ему и его потрясающей способности улавливать в самых, казалось бы, незначительных явлениях черты Будущего многие поколения российских, а затем и советских школьников грезили космическими путешествиями, с головой уходили в замечательный мир математики, физики и астрономии.
Это он в далёком 1912 году первым обнаружил в мало кому известном журнале «Вестник воздухоплавания» небольшую заметку с непонятным для массового читателя заголовком «Исследование мировых пространств реактивными приборами» и сделал её автора - Константина Циолковского - всемирно известным, заразив его идеей покорения космоса многие поколения людей.
В своей книге «Межпланетные путешествия», впервые опубликованной в 1915 году и выдержавшей более 10 переизданий, Яков Перельман не просто взял за основу идею Циолковского о возможности покорения космоса с помощью ракетного двигателя, но просчитал и предвидел многое из того, что стало явью лишь спустя полвека. Так, он предвосхитил появление космических скафандров с кислородным баллоном (напомним, первый акваланг будет изобретен французским исследователем Жаком Ивом Кусто лишь в 1943 году!) для возможности путешествия по другим планетам, предрёк создание межпланетной космической станции, подробно - и, как показал последующий опыт, на удивление точно - описал жизнь космонавтов в условиях невесомости, их ощущения при полете на Луну и обратно и многое другое. Неудивительно, что лекции и книги Якова Перельмана еще до революции пользовались огромной популярностью, ведь в его лице читающая российская публика впервые столкнулась с чем-то совершенно неведомым, фантастическим и потрясающим - с полетами между звездами и возможностью пусть и мысленно, но впервые заглянуть в иные миры. Впервые после Герберта Уэллса, разумеется, чьи произведения, к слову, тот же Перельман перевел ещё в 1910 году. А в 1914 году Перельман опубликовал дополнительную главу «Завтрак в невесомой кухне» к роману Жюля Верна «Из пушки на Луну», сам охарактеризовав её как «научно-фантастическую» - и тем самым ввёл в российскую литературу этот ставший широко известным термин.
В 1916 году Перельман, состоявший в те годы на службе в Петроградском Особом совещании по топливу, предложил в целях экономии дефицитного угля перевести зимой стрелки часов на час вперед - то есть перейти на «летнее время». Его идеей воспользовались, правда, лишь в июне 1930 года, впервые введя на территории СССР так называемое «декретное время».
В 1924 году Перельман вошел в состав московской «Секции межпланетных сообщений» Осоавиахима СССР, в числе членов которой были Ф. Э. Дзержинский, К. Э. Циолковский.
В 1930-х в составе Ленинградской группы изучения реактивного движения (ЛенГИРД) Перельман непосредственно участвовал в разработке первой советской противоградовой ракеты.
В 1935 году Перельман создал в Ленинграде, в бывшем дворце графа Шереметьева, Дом занимательной науки и стал его научным руководителем. Это был один из самых удивительных музеев мира. Вместо предупреждений «Руками не трогать!» и «За ограждение не заходить!» здесь все экспонаты не только можно, но и нужно было трогать, и даже пытаться сломать. Торговые весы здесь отгадывали любое задуманное число или фамилию. Даже буфет Дома занимательной науки был устроен с разными причудами. Наряду с обычными стаканами, блюдцами, чайными ложками здесь попадалась и «оперельманенная» посуда. Из бутылки, стоящей в битом льду, наливали кипящий чай, а чайная ложка таяла быстрее сахара, который она размешивала. Только потом изумленным посетителям объясняли, что бутыль – это сосуд Дьюара (наиболее совершенный термос), ложечка же сделана из сплава Вуда, тающего при температуре 68 °С.
Но наибольшую популярность Якову Перельману, наряду с «Межпланетными путешествиями», принесли его научно-популярные книги «Занимательная физика», «Занимательная геометрия» и «Занимательная астрономия». Впервые они были изданы еще в 1913-1920-е годы, но впоследствии выдержали десятки переизданий - их и сегодня можно увидеть на полках книжных магазинов.
Всего за 43 года своей творческой деятельности “профессор Перельман” написал 105 книг и брошюр, в том числе 47 научно-популярных, 40 научно-занимательных и 18 учебных пособий. Благодарные потомки назвали именем Перельмана кратер на обратной стороне Луны.
Нам остается лишь добавить, что Яков Перельман не воспользовался своей широкой известностью и не стал эвакуироваться из блокадного Ленинграда. Его супруга Анна Давидовна, врач по специальности, стала работать в госпитале на улице академика Павлова, а Яков Исидорович читал лекции на военных курсах. Когда в блокадном Ленинграде встали трамваи, он ходил на занятия пешком через весь город – дорога занимала 4 часа. 18 января 1942 года во время дежурства в больнице от истощения умерла Анна Давидовна. Яков Исидорович остался один в заледенелой квартире с выбитыми после авианалёта стеклами. В «буржуйке» сгорел последний стул. Не было хлеба, воды, тепла, света, а без них уходила и жизнь. Настал день, когда «доктор занимательных наук» уже не смог подняться с постели. Он скончался 16 марта 1942 года, пережив супругу на два месяца.
#МаленькиеИстории#Перельман#космонавтика#воздухоплавание#Осоавиахим#фантастика#СССР#Ленинград#блокада#наука
В наши дни имя этого удивительного человека едва ли знакомо массовому читателю. Но те, кто постарше, наверняка не раз сталкивались с его увлекательными книгами в школьных библиотеках. Блестящий писатель, журналист, физик-самоучка, а главное - непревзойдённый популяризатор науки, Яков Перельман оставил огромный след в истории России. Во многом именно благодаря ему и его потрясающей способности улавливать в самых, казалось бы, незначительных явлениях черты Будущего многие поколения российских, а затем и советских школьников грезили космическими путешествиями, с головой уходили в замечательный мир математики, физики и астрономии.
Это он в далёком 1912 году первым обнаружил в мало кому известном журнале «Вестник воздухоплавания» небольшую заметку с непонятным для массового читателя заголовком «Исследование мировых пространств реактивными приборами» и сделал её автора - Константина Циолковского - всемирно известным, заразив его идеей покорения космоса многие поколения людей.
В своей книге «Межпланетные путешествия», впервые опубликованной в 1915 году и выдержавшей более 10 переизданий, Яков Перельман не просто взял за основу идею Циолковского о возможности покорения космоса с помощью ракетного двигателя, но просчитал и предвидел многое из того, что стало явью лишь спустя полвека. Так, он предвосхитил появление космических скафандров с кислородным баллоном (напомним, первый акваланг будет изобретен французским исследователем Жаком Ивом Кусто лишь в 1943 году!) для возможности путешествия по другим планетам, предрёк создание межпланетной космической станции, подробно - и, как показал последующий опыт, на удивление точно - описал жизнь космонавтов в условиях невесомости, их ощущения при полете на Луну и обратно и многое другое. Неудивительно, что лекции и книги Якова Перельмана еще до революции пользовались огромной популярностью, ведь в его лице читающая российская публика впервые столкнулась с чем-то совершенно неведомым, фантастическим и потрясающим - с полетами между звездами и возможностью пусть и мысленно, но впервые заглянуть в иные миры. Впервые после Герберта Уэллса, разумеется, чьи произведения, к слову, тот же Перельман перевел ещё в 1910 году. А в 1914 году Перельман опубликовал дополнительную главу «Завтрак в невесомой кухне» к роману Жюля Верна «Из пушки на Луну», сам охарактеризовав её как «научно-фантастическую» - и тем самым ввёл в российскую литературу этот ставший широко известным термин.
В 1916 году Перельман, состоявший в те годы на службе в Петроградском Особом совещании по топливу, предложил в целях экономии дефицитного угля перевести зимой стрелки часов на час вперед - то есть перейти на «летнее время». Его идеей воспользовались, правда, лишь в июне 1930 года, впервые введя на территории СССР так называемое «декретное время».
В 1924 году Перельман вошел в состав московской «Секции межпланетных сообщений» Осоавиахима СССР, в числе членов которой были Ф. Э. Дзержинский, К. Э. Циолковский.
В 1930-х в составе Ленинградской группы изучения реактивного движения (ЛенГИРД) Перельман непосредственно участвовал в разработке первой советской противоградовой ракеты.
В 1935 году Перельман создал в Ленинграде, в бывшем дворце графа Шереметьева, Дом занимательной науки и стал его научным руководителем. Это был один из самых удивительных музеев мира. Вместо предупреждений «Руками не трогать!» и «За ограждение не заходить!» здесь все экспонаты не только можно, но и нужно было трогать, и даже пытаться сломать. Торговые весы здесь отгадывали любое задуманное число или фамилию. Даже буфет Дома занимательной науки был устроен с разными причудами. Наряду с обычными стаканами, блюдцами, чайными ложками здесь попадалась и «оперельманенная» посуда. Из бутылки, стоящей в битом льду, наливали кипящий чай, а чайная ложка таяла быстрее сахара, который она размешивала. Только потом изумленным посетителям объясняли, что бутыль – это сосуд Дьюара (наиболее совершенный термос), ложечка же сделана из сплава Вуда, тающего при температуре 68 °С.
Но наибольшую популярность Якову Перельману, наряду с «Межпланетными путешествиями», принесли его научно-популярные книги «Занимательная физика», «Занимательная геометрия» и «Занимательная астрономия». Впервые они были изданы еще в 1913-1920-е годы, но впоследствии выдержали десятки переизданий - их и сегодня можно увидеть на полках книжных магазинов.
Всего за 43 года своей творческой деятельности “профессор Перельман” написал 105 книг и брошюр, в том числе 47 научно-популярных, 40 научно-занимательных и 18 учебных пособий. Благодарные потомки назвали именем Перельмана кратер на обратной стороне Луны.
Нам остается лишь добавить, что Яков Перельман не воспользовался своей широкой известностью и не стал эвакуироваться из блокадного Ленинграда. Его супруга Анна Давидовна, врач по специальности, стала работать в госпитале на улице академика Павлова, а Яков Исидорович читал лекции на военных курсах. Когда в блокадном Ленинграде встали трамваи, он ходил на занятия пешком через весь город – дорога занимала 4 часа. 18 января 1942 года во время дежурства в больнице от истощения умерла Анна Давидовна. Яков Исидорович остался один в заледенелой квартире с выбитыми после авианалёта стеклами. В «буржуйке» сгорел последний стул. Не было хлеба, воды, тепла, света, а без них уходила и жизнь. Настал день, когда «доктор занимательных наук» уже не смог подняться с постели. Он скончался 16 марта 1942 года, пережив супругу на два месяца.
#МаленькиеИстории#Перельман#космонавтика#воздухоплавание#Осоавиахим#фантастика#СССР#Ленинград#блокада#наука
Мне нравится
#Раритет
В коллекции "Маленьких историй" есть уникальный, очень редкий экземпляр изданной в 1775 году в типографии при Московском Университете старопечатной книги – а по сути обстоятельного и объемного доклада Императрице Екатерине II под названием “Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве”.
В ней подробно, со всеми деталями, описываются события, которые без преувеличения можно считать одной из самых мрачных и драматических страниц истории Первопрестольной - эпидемии чумы, охватившей Москву в 1771 году и приведшей к кровавому "чумному бунту".
Вообще-то чума пришла в Москву годом раньше - осенью 1770 года, когда в "Лефортовскую военную гошпиталь" попал офицер, раненный на русско-турецком фронте в районе нынешней Молдавии. Офицер пошел на поправку, но вскоре загадочно умер, унеся с собой в могилу лечащего врача и нескольких санитарок. Практически сразу же было обнаружено, что это чума; дома заболевших сожгли, но других мер принимать не стали, дабы не поднимать панику. Главный санитарный врач Москвы отрапортовал Екатерине, что "прилипчивая болезнь" по Москве не распространилась, а поскольку впереди холода, то зараза-де вымрет сама собой.
Но в начале марта 1771 года у Большого каменного моста в Москве, там, где сейчас находится знаменитый Дом на набережной, в сугробе обнаружили замерзшее тело женщины со следами бубонной чумы. Выяснилось, что она работала на располагавшейся поблизости государственной суконной мануфактуре, и была не единственной умершей от "прилипчивой болезни", но во избежание закрытия мануфактуры на карантин трупы тихо выносили и прятали в снежных сугробах. Главнокомандующий Москвы граф Петр Семенович Салтыков после обнаружения умершей женщины послал солдат оцепить фабрику, но слухи донеслись до работников раньше, и к моменту прихода солдат не менее 1000 (!) инфицированных работников сбежали с мануфактуры и попрятались в городе. Так вспыхнула страшная эпидемия, уносившая ежедневно до 10 тысяч человек.
Надо сказать, что предыдущая эпидемия чумы случилась в Москве за 100 лет до этого, в правление царя Алексея Михайловича. Тогда “моровая язва”, как еще называли чуму, тоже выкосила значительную часть населения Москвы, однако никаких уроков из этого властями сделано не было, и к новой эпидемии 1770 года Москва оказалась совершенно не готова. Екатерина II руководила борьбой с чумой фактически в ручном режиме, отдавая растерянному графу Салтыкову и его "правой руке" сенатору Петру Дмитриевичу Еропкину распоряжения в своих письмах. В ходе эпидемии императрицей были предприняты решительные и системные меры, направленные на предотвращение распространения болезни и в будущем позволившие Москве избегать столь разрушительных последствий. Так, были введены карантины, запрет на захоронения на церковных погостах в черте города (все кладбища были выведены за пределы Камер-Коллежского вала - так появились Преображенское, Ваганьковское, Семеновское и Дорогомиловское кладбища), введен запрет на собрания.
Но в сентябре 1771 года в Москве вспыхнул чумной бунт. Он начался у Варварских ворот Китай-города, откуда толпа двинулась в Кремль, разорила Чудской монастырь и отправилась в Донской монастырь, где прямо во время службы растерзала архимандрита Амвросия - за то, что пытался ограничить большое скопление людей и чудотворных икон и закрыл церкви. В итоге Екатерина направила наводить порядок в Москве своего фаворита графа Григория Орлова, который несколько засиделся в тени славы своего брата - героя Чесменского сражения генерал-аншефа Алексея Орлова - и стремился тоже как-нибудь отличиться. Это ему удалось. Григорий Орлов "залил" Москву деньгами, дал работу всем "праздношатающимся", разделил город на санитарные округа и построил новые госпитали. За эти заслуга Екатерина удостоила Григория Орлова триумфальной "Орловской арки" в Царском селе с надписью "Орловым от беды избавлена Москва".
Впоследствии устроители бунта были казнены или сосланы на каторгу, а правительство по указу императрицы разработало целый перечень профилактических мер по предупреждению подобных эпидемий. Была совершена и казнь над колоколом с Набатной башни Кремля, призывавшего москвичей к бунту - ему был вырван язык, и с тех пор Набатная башня больше никогда не использовалась по назначению.
Всё это нашло свое отражение в представленной книге, изданной созданной Екатериной II “Комиссией для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы”. В состав комиссии входили многие достойные люди, своими действиями активно способствовавшие борьбе с эпидемией 1771 года: протоиерей Большого Успенского собора Александр Левшин; архитектор московских императорских дворцов князь Петр Макулов; старший врач Московского Генерального госпиталя Афанасий Шафонский, после эпидемии чумы получивший звание Действительного статского советника и кавалера; генерал-штаб-доктор Второй русской армии Густав Орреус – медик в свите фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева; штаб-лекарь Христиан Граве – некогда плененный шведский медик, бывший позже личным врачом Петра Первого; один из первых врачей-венерологов, фармаколог и эпидемиолог Данило Самойлович, в ходе эпидемии первым обнаруживший, что моровая язва может передаваться также через зараженные предметы; а также Лука Долгов – бывший купец, получивший дворянство за свою благотворительную деятельность в период эпидемии, и одновременно тесть архитектора Василия Баженова.
Несмотря на столь представительный состав комиссии, реальное авторство книги, по мнению многих историков литературы, принадлежит именно Афанасию Шафонскому, встретившему эпидемию чумы еще осенью 1770 года в должности главного медика Генерального сухопутного госпиталя на Введенских горах – на левом берегу Яузы в районе Лефортово. Именно Шафонский первым обнаружил симптомы болезни у раненого офицера, прибывшего с Русско-Турецкой войны и позже скончавшегося, и именно он первым приказал сжигать все личные вещи заболевших, а также постройки, где они находились.
#ИзКниг#ЕкатеринаВеликая#Москва#чума#МаленькиеИстории
В коллекции "Маленьких историй" есть уникальный, очень редкий экземпляр изданной в 1775 году в типографии при Московском Университете старопечатной книги – а по сути обстоятельного и объемного доклада Императрице Екатерине II под названием “Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве”.
В ней подробно, со всеми деталями, описываются события, которые без преувеличения можно считать одной из самых мрачных и драматических страниц истории Первопрестольной - эпидемии чумы, охватившей Москву в 1771 году и приведшей к кровавому "чумному бунту".
Вообще-то чума пришла в Москву годом раньше - осенью 1770 года, когда в "Лефортовскую военную гошпиталь" попал офицер, раненный на русско-турецком фронте в районе нынешней Молдавии. Офицер пошел на поправку, но вскоре загадочно умер, унеся с собой в могилу лечащего врача и нескольких санитарок. Практически сразу же было обнаружено, что это чума; дома заболевших сожгли, но других мер принимать не стали, дабы не поднимать панику. Главный санитарный врач Москвы отрапортовал Екатерине, что "прилипчивая болезнь" по Москве не распространилась, а поскольку впереди холода, то зараза-де вымрет сама собой.
Но в начале марта 1771 года у Большого каменного моста в Москве, там, где сейчас находится знаменитый Дом на набережной, в сугробе обнаружили замерзшее тело женщины со следами бубонной чумы. Выяснилось, что она работала на располагавшейся поблизости государственной суконной мануфактуре, и была не единственной умершей от "прилипчивой болезни", но во избежание закрытия мануфактуры на карантин трупы тихо выносили и прятали в снежных сугробах. Главнокомандующий Москвы граф Петр Семенович Салтыков после обнаружения умершей женщины послал солдат оцепить фабрику, но слухи донеслись до работников раньше, и к моменту прихода солдат не менее 1000 (!) инфицированных работников сбежали с мануфактуры и попрятались в городе. Так вспыхнула страшная эпидемия, уносившая ежедневно до 10 тысяч человек.
Надо сказать, что предыдущая эпидемия чумы случилась в Москве за 100 лет до этого, в правление царя Алексея Михайловича. Тогда “моровая язва”, как еще называли чуму, тоже выкосила значительную часть населения Москвы, однако никаких уроков из этого властями сделано не было, и к новой эпидемии 1770 года Москва оказалась совершенно не готова. Екатерина II руководила борьбой с чумой фактически в ручном режиме, отдавая растерянному графу Салтыкову и его "правой руке" сенатору Петру Дмитриевичу Еропкину распоряжения в своих письмах. В ходе эпидемии императрицей были предприняты решительные и системные меры, направленные на предотвращение распространения болезни и в будущем позволившие Москве избегать столь разрушительных последствий. Так, были введены карантины, запрет на захоронения на церковных погостах в черте города (все кладбища были выведены за пределы Камер-Коллежского вала - так появились Преображенское, Ваганьковское, Семеновское и Дорогомиловское кладбища), введен запрет на собрания.
Но в сентябре 1771 года в Москве вспыхнул чумной бунт. Он начался у Варварских ворот Китай-города, откуда толпа двинулась в Кремль, разорила Чудской монастырь и отправилась в Донской монастырь, где прямо во время службы растерзала архимандрита Амвросия - за то, что пытался ограничить большое скопление людей и чудотворных икон и закрыл церкви. В итоге Екатерина направила наводить порядок в Москве своего фаворита графа Григория Орлова, который несколько засиделся в тени славы своего брата - героя Чесменского сражения генерал-аншефа Алексея Орлова - и стремился тоже как-нибудь отличиться. Это ему удалось. Григорий Орлов "залил" Москву деньгами, дал работу всем "праздношатающимся", разделил город на санитарные округа и построил новые госпитали. За эти заслуга Екатерина удостоила Григория Орлова триумфальной "Орловской арки" в Царском селе с надписью "Орловым от беды избавлена Москва".
Впоследствии устроители бунта были казнены или сосланы на каторгу, а правительство по указу императрицы разработало целый перечень профилактических мер по предупреждению подобных эпидемий. Была совершена и казнь над колоколом с Набатной башни Кремля, призывавшего москвичей к бунту - ему был вырван язык, и с тех пор Набатная башня больше никогда не использовалась по назначению.
Всё это нашло свое отражение в представленной книге, изданной созданной Екатериной II “Комиссией для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы”. В состав комиссии входили многие достойные люди, своими действиями активно способствовавшие борьбе с эпидемией 1771 года: протоиерей Большого Успенского собора Александр Левшин; архитектор московских императорских дворцов князь Петр Макулов; старший врач Московского Генерального госпиталя Афанасий Шафонский, после эпидемии чумы получивший звание Действительного статского советника и кавалера; генерал-штаб-доктор Второй русской армии Густав Орреус – медик в свите фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева; штаб-лекарь Христиан Граве – некогда плененный шведский медик, бывший позже личным врачом Петра Первого; один из первых врачей-венерологов, фармаколог и эпидемиолог Данило Самойлович, в ходе эпидемии первым обнаруживший, что моровая язва может передаваться также через зараженные предметы; а также Лука Долгов – бывший купец, получивший дворянство за свою благотворительную деятельность в период эпидемии, и одновременно тесть архитектора Василия Баженова.
Несмотря на столь представительный состав комиссии, реальное авторство книги, по мнению многих историков литературы, принадлежит именно Афанасию Шафонскому, встретившему эпидемию чумы еще осенью 1770 года в должности главного медика Генерального сухопутного госпиталя на Введенских горах – на левом берегу Яузы в районе Лефортово. Именно Шафонский первым обнаружил симптомы болезни у раненого офицера, прибывшего с Русско-Турецкой войны и позже скончавшегося, и именно он первым приказал сжигать все личные вещи заболевших, а также постройки, где они находились.
#ИзКниг#ЕкатеринаВеликая#Москва#чума#МаленькиеИстории
Мне нравится
#Символы
Этот необычный монумент в стиле супрематизма появился на московской площади Революции 25 октября (7 ноября) 1918 года в честь празднования первой годовщины Октября.
Скульптура, созданная молодым художником Николаем Колли, представляла собой массивный белый столб, символизирующий «банды белогвардейцев», раскалываемый сверху красным клином. Простые формы памятника стали доходчивой иллюстрацией пропагандистских идей времен Гражданской войны. Красный цвет - официальный цвет революции - в сочетании с формой клина, олицетворявшего Красную армию, был понятен любому горожанину. Сама «геометрическое аллегория» Красной армии, видимо, была подсказана автору фразой Льва Троцкого из статьи «Демократия и революция»: «Вызывая на историческую сцену суверенный народ, демократия врезывается в легальную русскую историю клином революции». Спустя год художник Эль Лисицкий создаст свой самый знаменитый пропагандистский плакат «Клином красным бей белых». Клин у супрематиста Лисицкого, как видим, всё тот же, а вот Белую армию художник изобразит уже не прямоугольником, а кругом.
Впрочем, для тех москвичей, кто не сильно разбирался в современном искусстве того времени, на площади Революции был установлен и другой монумент - Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Впрочем, простоял он там недолго, и 1 мая 1920 года в присутствии В.И.Ленина на его месте был заложен первый камень под будущий памятник Карлу Марксу. Правда, сам памятник, существующий и поныне, был установлен лишь 40 лет спустя - в 1961 году. Наиболее известную оценку его художественных достоинств дала Фаина Раневская, назвав "холодильником с бородой".
#МосковскиеЗаписки#Скульптура#Революция#ГражданскаяВойна#СССР#Маркс#Раневская#ТеатральнаяПлощадь
Этот необычный монумент в стиле супрематизма появился на московской площади Революции 25 октября (7 ноября) 1918 года в честь празднования первой годовщины Октября.
Скульптура, созданная молодым художником Николаем Колли, представляла собой массивный белый столб, символизирующий «банды белогвардейцев», раскалываемый сверху красным клином. Простые формы памятника стали доходчивой иллюстрацией пропагандистских идей времен Гражданской войны. Красный цвет - официальный цвет революции - в сочетании с формой клина, олицетворявшего Красную армию, был понятен любому горожанину. Сама «геометрическое аллегория» Красной армии, видимо, была подсказана автору фразой Льва Троцкого из статьи «Демократия и революция»: «Вызывая на историческую сцену суверенный народ, демократия врезывается в легальную русскую историю клином революции». Спустя год художник Эль Лисицкий создаст свой самый знаменитый пропагандистский плакат «Клином красным бей белых». Клин у супрематиста Лисицкого, как видим, всё тот же, а вот Белую армию художник изобразит уже не прямоугольником, а кругом.
Впрочем, для тех москвичей, кто не сильно разбирался в современном искусстве того времени, на площади Революции был установлен и другой монумент - Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Впрочем, простоял он там недолго, и 1 мая 1920 года в присутствии В.И.Ленина на его месте был заложен первый камень под будущий памятник Карлу Марксу. Правда, сам памятник, существующий и поныне, был установлен лишь 40 лет спустя - в 1961 году. Наиболее известную оценку его художественных достоинств дала Фаина Раневская, назвав "холодильником с бородой".
#МосковскиеЗаписки#Скульптура#Революция#ГражданскаяВойна#СССР#Маркс#Раневская#ТеатральнаяПлощадь
Мне нравится
#СтоялТамДом
Это 5-этажное здание, расположившееся прямо под насыпью Московской окружной железной дороги (сейчас МЦК), скоро справит своё 120-летие. Оно было построено в 1907 году на окраине тогдашней Москвы, недалеко от места впадения реки Сетунь в Москва-реку, и в те годы представляло собой многофункциональное строение, совмещавшее в себе и телеграфный пост, и семафорную станцию (регулировавшую дальнейшее движение поезда - то ли дальше по Окружной, то ли свернуть на Брянское направление), и жилой дом для работников этих контор, и даже пассажирскую станцию - или, как тогда называли, остановочный пункт.
В связи с регулярным затоплением этой местности (откуда и взялось название "Лужники") из-за разлива рек Москва и Сетунь , железнодорожное полотно было проложено по высокой насыпи, соединявшейся с мостом через Москва-реку. Возводить на подобном возвышении сразу несколько строений под станцию и конторы было экономически нецелесообразно, так что решение построить 5-этажную башню выглядело оптимальным, даже несмотря на то, что высадка пассажиров должна была производиться сразу на третий этаж здания, соединенным с железной дорогой чугунным мостиком-переходом. Проектировал станцию "Потылиха" - теперь это одноименная улица - архитектор Александр Померанцев.
Остановочный пункт "Потылиха" предназначался для московских дачников, однако успехом у москвичей она не пользовалась. Пассажирское сообщение отменили почти сразу же — нерентабельно! Дачники не ездили, а пролетариат, живущий на окраинах, платить за место в вагоне не мог. В 1909-м перевозка людей была возобновлена, но в конце 1920-х годов её отменили окончательно.
Сегодня чугунного моста у здания давно нет, да и большинство москвичей едва ли представляют себе этот район города - Потылиха, хотя расположен он прямо напротив Бережковской набережной и Лужников, и здесь проходит крупная автомобильная развязка. На картах Яндекс оно обозначено как "Вокзал полустанка Потылиха".
#МосковскиеЗаписки#Москва#ИсторияМосквы#Потылиха
Это 5-этажное здание, расположившееся прямо под насыпью Московской окружной железной дороги (сейчас МЦК), скоро справит своё 120-летие. Оно было построено в 1907 году на окраине тогдашней Москвы, недалеко от места впадения реки Сетунь в Москва-реку, и в те годы представляло собой многофункциональное строение, совмещавшее в себе и телеграфный пост, и семафорную станцию (регулировавшую дальнейшее движение поезда - то ли дальше по Окружной, то ли свернуть на Брянское направление), и жилой дом для работников этих контор, и даже пассажирскую станцию - или, как тогда называли, остановочный пункт.
В связи с регулярным затоплением этой местности (откуда и взялось название "Лужники") из-за разлива рек Москва и Сетунь , железнодорожное полотно было проложено по высокой насыпи, соединявшейся с мостом через Москва-реку. Возводить на подобном возвышении сразу несколько строений под станцию и конторы было экономически нецелесообразно, так что решение построить 5-этажную башню выглядело оптимальным, даже несмотря на то, что высадка пассажиров должна была производиться сразу на третий этаж здания, соединенным с железной дорогой чугунным мостиком-переходом. Проектировал станцию "Потылиха" - теперь это одноименная улица - архитектор Александр Померанцев.
Остановочный пункт "Потылиха" предназначался для московских дачников, однако успехом у москвичей она не пользовалась. Пассажирское сообщение отменили почти сразу же — нерентабельно! Дачники не ездили, а пролетариат, живущий на окраинах, платить за место в вагоне не мог. В 1909-м перевозка людей была возобновлена, но в конце 1920-х годов её отменили окончательно.
Сегодня чугунного моста у здания давно нет, да и большинство москвичей едва ли представляют себе этот район города - Потылиха, хотя расположен он прямо напротив Бережковской набережной и Лужников, и здесь проходит крупная автомобильная развязка. На картах Яндекс оно обозначено как "Вокзал полустанка Потылиха".
#МосковскиеЗаписки#Москва#ИсторияМосквы#Потылиха
Мне нравится
#Имена
Вся жизнь этого человека была окружена тайной. Молодой, эксцентричный и невероятно успешный советский разведчик, полиглот, владевший 22 (!) языками, мастер перевоплощения и мистификации, "сталинский шпион-любовник", как окрестила его американская пресса, Дмитрий Быстролётов и сегодня остаётся одной из самых легендарных фигур в истории советской разведки.
Он родился 3 января 1901 года в Таврической губернии (Крым), причём злые языки утверждали, будто его мать Клавдия Дмитриевна Быстролётова – женщина свободных взглядов – решила бросить вызов обществу и родила сына от безвестного заезжего курортника. Каковым, согласно легенде, мог быть граф Александр Николаевич Толстой, брат писателя Алексея Николаевича Толстого. И хотя никаких доказательств этого родства не существует, да и принадлежность А.Н.Толстого к графскому титулу и по сей день вызывает споры, сам Быстролетов позже активно поддерживал обе эти версии.
Детство у Быстролетова было отнюдь не безоблачным. Его мать, Клавдия Дмитриевна, почетная гражданка Российской империи, была женщиной крайне взбалмошной - феминистка и суфражистка, она демонстративно курила, ходила в брюках, и за свой склочный нрав была прозвана соседями Осой. В три года Диму сослали к родственнице в Петербург, и недостаток материнской любви он компенсировал учебой (впоследствии его назовут «самым образованным шпионом в мире»). В 1915–1917 годах обучался в гардемаринских классах в Севастополе, в 1919-м окончил гимназию в Анапе и одновременно — Мореходную школу по специальности «штурман дальнего плавания».
В 1921 году он нелегально въехал в Турцию, в 1922-м окончил с отличием колледж в Константинополе, затем поступил на медицинский факультет университета в Братиславе, оттуда перевелся на юридический факультет в Прагу, где и получил диплом специалиста по торговле… нефтью! Но и это не самые удивительные его степени и дипломы. Позже он стал и доктором права, и членом Союза художников СССР, с блеском отучившись в художественных академиях Парижа и Берлина, а в финале - просто из любопытства - защитил диссертацию по гинекологии в Цюрихе, получив докторскую степень ещё и по медицине. И «по ходу учебы» овладел 22-мя иностранными языками!
Неудивительно, что такой талант советские спецслужбы без внимания оставить не могли. Когда Быстролётов учился в Праге, с ним встретился вербовщик, помог с получением советского гражданства и пообещал, что ему разрешат вернуться в Отечество, если он себя «должным образом проявит». Его первым прикрытием стала служба в советском торгпредстве в Праге - и вскоре «пражский студент» начал переправлять в СССР огромное количество технической, экономической и политической информации. В этом ему помогали не только врожденные манеры, аристократизм и знание языков. Быстролётов, по воспоминаниям современников (и современниц!), был еще и «обворожительно красив», что является ценным оружием в разведке. О завербованных им женщинах ходят целые легенды, в которых правда прочно переплетена с вымыслом. Но документально подтверждено, что первая дама, с которой он познакомился в Праге по заданию тамошнего резидента, — графиня Фьорелла Империали — лично передала ему в руки все шифровальные книги посольства чуть ли не на третий день знакомства.
В 1930 году его внезапно перебросили на нелегальную работу в Берлин. Инсценировав отъезд в Россию, Быстролётов прибыл в Германию по греческому паспорту и, прикрывшись легендой о том, что он крупный торговец текстилем, стал работать нелегалом-вербовщиком. Не только в Берлине — в течение почти семи лет он вербовал агентов в Азии, Северной и Южной Америке, Европе и даже в Африке. Обеспечил СССР шифрами и кодами Англии, Германии, Италии, Франции, добыл чертежи новейших образцов вооружения и даже контролировал переписку Гитлера с Муссолини. В 1936 году ему предложили вернуться в СССР. Он прекрасно знал, что там разворачивался «большой террор», многих его соратников уже не было в живых, но, тем не менее, он отправился в Москву.
В Москве его сначала устроили руководителем Всесоюзной торговой палаты, в 1937 году наградили знаком «Почетный чекист», а на следующий год арестовали по обвинению в шпионаже, приговорив к 20 годам лагерей.
А в 1940-м году в лагере на глазах Быстролётова произошел чудовищный случай. Охранник подозвал к себе заключенного за флажки, попросив прикурить. Заключенный заступил за флажки, охранник прикурил и тут же застрелил зэка за нарушение (шаг за флажки приравнивался к побегу). Что произошло дальше, точно не известно, но в результате стычки с охранником у Быстролетова случилось два инсульта и паралич правой половины тела. Из лагеря Быстролетова перевели в печально известную Сухановскую тюрьму особого режима, располагавшуюся тогда в Свято-Екатерининском монастыре близ Москвы. Эта была та самая тюрьма, где Л.Берия имел свой личный кабинет с доступом в камеры допросов, где от избиений и бесчеловечных пыток даже арестованные боевые генералы плакали и кричали, как дети, а бывший начальник СМЕРШ одного из фронтов генерал-майор Сидякин от нестерпимой боли и ужаса сошёл с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. В этой тюрьме после длившихся почти месяц избиений Всеволод Мейерхольд признался в сотрудничестве с британской и японской разведкой и “сдал” органам весь литературный цвет страны; именно сюда был доставлен прямиком из редакции “Правды” только что вернувшийся из Испании и получивший из рук И.В.Сталина орден Красного знамени писатель Михаил Кольцов. В этой тюрьме за отказ к сотрудничеству Быстролетова приговаривают к пяти годам в одиночной камере с последующим (!) расстрелом.
Освободили нашего «шпиона № 1» только в 1954 году, а в 1956-м реабилитировали. Вернувшись домой больным, измученным и практически потерявшим речь, Быстролётов занялся единственным доступным для него видом заработка - литературным трудом. Обладая энциклопедическими знаниями и, кроме того, объездив практически весь свет, бывший разведчик за последние полтора десятка лет своей жизни написал почти 20 научно-популярных книг на различные темы, в том числе и представленную в нашей коллекции книгу "В старой Африке".
Тогда же Быстролётов принялся писать рассказы, посвященные увиденному в лагерях. Пожалуй, в мировой литературе ещё не было ни одного настолько масштабного и откровенного литературного произведения, созданного разведчиком-нелегалом. Работая над своим последним произведением – книгой “Пир бессмертных”, Быстролётов понимал, какую «бомбу» создает своим пером, поэтому и просил опубликовать произведение через много лет после его смерти. Так и вышло. Дмитрия Александровича не стало в 1975-м, а эпопею напечатали только в 1991 году.
Впрочем, и в наши дни о Дмитрие Быстролётове знают далеко не всё. Архивные материалы о его деятельности, возможно, никогда не станут достоянием общественности и до сих пор имеют гриф «Совершенно секретно».
#СССР#ИсторияРоссии#разведка#ГУЛАГ#ИзКниг
Вся жизнь этого человека была окружена тайной. Молодой, эксцентричный и невероятно успешный советский разведчик, полиглот, владевший 22 (!) языками, мастер перевоплощения и мистификации, "сталинский шпион-любовник", как окрестила его американская пресса, Дмитрий Быстролётов и сегодня остаётся одной из самых легендарных фигур в истории советской разведки.
Он родился 3 января 1901 года в Таврической губернии (Крым), причём злые языки утверждали, будто его мать Клавдия Дмитриевна Быстролётова – женщина свободных взглядов – решила бросить вызов обществу и родила сына от безвестного заезжего курортника. Каковым, согласно легенде, мог быть граф Александр Николаевич Толстой, брат писателя Алексея Николаевича Толстого. И хотя никаких доказательств этого родства не существует, да и принадлежность А.Н.Толстого к графскому титулу и по сей день вызывает споры, сам Быстролетов позже активно поддерживал обе эти версии.
Детство у Быстролетова было отнюдь не безоблачным. Его мать, Клавдия Дмитриевна, почетная гражданка Российской империи, была женщиной крайне взбалмошной - феминистка и суфражистка, она демонстративно курила, ходила в брюках, и за свой склочный нрав была прозвана соседями Осой. В три года Диму сослали к родственнице в Петербург, и недостаток материнской любви он компенсировал учебой (впоследствии его назовут «самым образованным шпионом в мире»). В 1915–1917 годах обучался в гардемаринских классах в Севастополе, в 1919-м окончил гимназию в Анапе и одновременно — Мореходную школу по специальности «штурман дальнего плавания».
В 1921 году он нелегально въехал в Турцию, в 1922-м окончил с отличием колледж в Константинополе, затем поступил на медицинский факультет университета в Братиславе, оттуда перевелся на юридический факультет в Прагу, где и получил диплом специалиста по торговле… нефтью! Но и это не самые удивительные его степени и дипломы. Позже он стал и доктором права, и членом Союза художников СССР, с блеском отучившись в художественных академиях Парижа и Берлина, а в финале - просто из любопытства - защитил диссертацию по гинекологии в Цюрихе, получив докторскую степень ещё и по медицине. И «по ходу учебы» овладел 22-мя иностранными языками!
Неудивительно, что такой талант советские спецслужбы без внимания оставить не могли. Когда Быстролётов учился в Праге, с ним встретился вербовщик, помог с получением советского гражданства и пообещал, что ему разрешат вернуться в Отечество, если он себя «должным образом проявит». Его первым прикрытием стала служба в советском торгпредстве в Праге - и вскоре «пражский студент» начал переправлять в СССР огромное количество технической, экономической и политической информации. В этом ему помогали не только врожденные манеры, аристократизм и знание языков. Быстролётов, по воспоминаниям современников (и современниц!), был еще и «обворожительно красив», что является ценным оружием в разведке. О завербованных им женщинах ходят целые легенды, в которых правда прочно переплетена с вымыслом. Но документально подтверждено, что первая дама, с которой он познакомился в Праге по заданию тамошнего резидента, — графиня Фьорелла Империали — лично передала ему в руки все шифровальные книги посольства чуть ли не на третий день знакомства.
В 1930 году его внезапно перебросили на нелегальную работу в Берлин. Инсценировав отъезд в Россию, Быстролётов прибыл в Германию по греческому паспорту и, прикрывшись легендой о том, что он крупный торговец текстилем, стал работать нелегалом-вербовщиком. Не только в Берлине — в течение почти семи лет он вербовал агентов в Азии, Северной и Южной Америке, Европе и даже в Африке. Обеспечил СССР шифрами и кодами Англии, Германии, Италии, Франции, добыл чертежи новейших образцов вооружения и даже контролировал переписку Гитлера с Муссолини. В 1936 году ему предложили вернуться в СССР. Он прекрасно знал, что там разворачивался «большой террор», многих его соратников уже не было в живых, но, тем не менее, он отправился в Москву.
В Москве его сначала устроили руководителем Всесоюзной торговой палаты, в 1937 году наградили знаком «Почетный чекист», а на следующий год арестовали по обвинению в шпионаже, приговорив к 20 годам лагерей.
А в 1940-м году в лагере на глазах Быстролётова произошел чудовищный случай. Охранник подозвал к себе заключенного за флажки, попросив прикурить. Заключенный заступил за флажки, охранник прикурил и тут же застрелил зэка за нарушение (шаг за флажки приравнивался к побегу). Что произошло дальше, точно не известно, но в результате стычки с охранником у Быстролетова случилось два инсульта и паралич правой половины тела. Из лагеря Быстролетова перевели в печально известную Сухановскую тюрьму особого режима, располагавшуюся тогда в Свято-Екатерининском монастыре близ Москвы. Эта была та самая тюрьма, где Л.Берия имел свой личный кабинет с доступом в камеры допросов, где от избиений и бесчеловечных пыток даже арестованные боевые генералы плакали и кричали, как дети, а бывший начальник СМЕРШ одного из фронтов генерал-майор Сидякин от нестерпимой боли и ужаса сошёл с ума, выл и лаял в камере по-собачьи. В этой тюрьме после длившихся почти месяц избиений Всеволод Мейерхольд признался в сотрудничестве с британской и японской разведкой и “сдал” органам весь литературный цвет страны; именно сюда был доставлен прямиком из редакции “Правды” только что вернувшийся из Испании и получивший из рук И.В.Сталина орден Красного знамени писатель Михаил Кольцов. В этой тюрьме за отказ к сотрудничеству Быстролетова приговаривают к пяти годам в одиночной камере с последующим (!) расстрелом.
Освободили нашего «шпиона № 1» только в 1954 году, а в 1956-м реабилитировали. Вернувшись домой больным, измученным и практически потерявшим речь, Быстролётов занялся единственным доступным для него видом заработка - литературным трудом. Обладая энциклопедическими знаниями и, кроме того, объездив практически весь свет, бывший разведчик за последние полтора десятка лет своей жизни написал почти 20 научно-популярных книг на различные темы, в том числе и представленную в нашей коллекции книгу "В старой Африке".
Тогда же Быстролётов принялся писать рассказы, посвященные увиденному в лагерях. Пожалуй, в мировой литературе ещё не было ни одного настолько масштабного и откровенного литературного произведения, созданного разведчиком-нелегалом. Работая над своим последним произведением – книгой “Пир бессмертных”, Быстролётов понимал, какую «бомбу» создает своим пером, поэтому и просил опубликовать произведение через много лет после его смерти. Так и вышло. Дмитрия Александровича не стало в 1975-м, а эпопею напечатали только в 1991 году.
Впрочем, и в наши дни о Дмитрие Быстролётове знают далеко не всё. Архивные материалы о его деятельности, возможно, никогда не станут достоянием общественности и до сих пор имеют гриф «Совершенно секретно».
#СССР#ИсторияРоссии#разведка#ГУЛАГ#ИзКниг
Мне нравится
#ХрамыМосквы
Эта малоприметная с виду церковь, краснеющая на поросшем зеленью холме неподалёку от гостиницы "Космос", редко встречает автобусы с туристами. Сюда не стекаются паломники, и московские школьники не часто зевают на экскурсиях под её сводами. А между тем, с церковью этой связано немало громких имён и событий в истории России. Да что там событий - из всех российских храмов этот едва ли не единственный, кому молва приписывает непосредственное участие (правда, духовное) в разгроме немцев под Москвой зимой 1941 года. Верить этим слухам или нет - личное дело каждого, но если сопоставить все факты, то окажется, что Храм Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском так или иначе не раз оказывался в центре событий, бывшими переломными для российской истории.
* * *
Для Москвы конца 1970-х годов этот пятачок "неосвоенной" земли, расположенный между улицами Космонавтов и Кибальчича, на так называемой Церковной горке с храмом на вершине, выглядел несколько странно. К тому времени новостройки шагнули далеко за границы прежней Москвы, осваивая пядь за пядью земли бывших деревень Свиблово, Отрадное и Медведково, территорию некогда подмосковного города Бабушкина и заповедных окраин Лосиного острова. В районе ВДНХ, где некогда всё было плотно застроено пятиэтажками, уже высились 12-этажные дома, а почти напротив памятника Рабочему и Колхознице, на пересечении улицы Бориса Галушкина и проспекта Мира, в 1968 году вырос 25-этажный монстр - "дом на курьих ножках", как его прозвали в народе. А тут несколько гектаров нетронутой земли и церковь. Странно.
Странности, в принципе, начались ещё в 1930-х годах, когда при строительстве Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ) храм почему-то не стали сносить. А ведь в окрестностях главной выставки страны не осталось практически ни одного культового заведения - не могла советская власть сочетать новейшие достижения техники с "опиумом для народа"! В живых остался лишь Троицкий храм при Шереметьевском (Останкинском) дворце, да и то благодаря идеологической казуистике: в страшном 1937 году кто-то догадался объявить Останкинский дворец "дворцом творчества крепостных" - это в память о большой любви графа Николая Петровича Шереметева к крепостной артистке его театра Прасковье Жемчуговой... Благодаря новому названию дворец сохранили, не то быть бы ему павильоном "Тракторостроение" на новой выставке. Но с Алексеевским храмом ничего такого не было. Мало того, само его название - Алексеевский - указывает на "царское" происхождение: стоит храм на царской земле, да и село Алексеевское названо было в честь Алексея Михайловича Романова - последнего русского царя (дальше все сплошь императорами были), то есть элемента классово чуждого. Но храм не тронули. Мало того, сама Церковная горка за всё время советской власти почти не изменилась. Вокруг всё застраивалось, по всей Москве сносились церкви и окружавшие их погосты, а тут - ничего. Есть отчего задуматься.
А тут еще история с И.В.Сталиным, якобы приказавшим в тяжелые дни декабря 1941 года взять из Алексеевского храма чудотворный список с Тихвинской иконы и облететь с ним на самолёте вокруг осаждённой врагом столицы. Эта история впервые была обнародована ещё в начале 1980-х годов московским писателем и историком Петром Паламарчуком в его книге "Сорок сороков". Согласно легенде, уже на следующий день после облёта, 9 декабря, в результате контрнаступления советских войск немцы были отброшены от Москвы, а советские войска освободили город Тихвин, где в местном монастыре до войны хранился оригинал этой иконы, авторство которой приписывают самому евангелисту Луке.
Разумеется, и тогда и сегодня легенда об облёте иконой Москвы вызывала немало споров - причём не только в светском обществе, но и среди священнослужителей. В качестве доказательства этой версии называли свидетельства Василия Сталина и других генералов ВВС "сталинской" эпохи. Говорили и о том, что в 1945 году - когда страна лежала в руинах - на самом высоком уровне было принято решение о реставрации храма, будто в благодарность за что-то. Словом, всё это было таинственно и непонятно, но главное - подтверждало давнюю связь Тихвинского храма в Алексеевском с Кремлём и первыми лицами государства. И вот это уже никак не легенда.
Некогда село Копытово было расположено на древней Троицкой дороге, ведущей из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру, куда российские монархи традиционно направлялись для поклонения мощам Сергия Радонежского. Причём направлялись нередко пешком. И первой остановкой на многодневном пути было как раз Копытово, в XVII веке принадлежавшее князю Дмитрию Трубецкому, отличившемуся во время "смуты" тем, что прислал решающую помощь ополчению Минина и Пожарского. Во второй половине XVII века село облюбовал для отдыха царь Алексей Михайлович, любивший охотиться неподалёку в Сокольниках. Для него на Церковной горке, с той стороны, где сейчас кладбище, был построен путевой дворец, а в 1648 году и храм в честь Алексия, небесного покровителя царя. Вместе с храмом всё село стало называться Алексеевским, а вскоре и вовсе перешло в царскую казну. В 1673 царь повелел заложить возле старого храма новый - в честь Тихвинской иконы Божией Матери- одной из самых почитаемых на Руси. Храм был построен уже после смерти царя, в 1680 году. На его освящение из Кремля прибыл юный царь Фёдор Алексеевич, брат Петра Первого.
Первый русский император тоже отметился в этом храме, правда, не самым приятным образом. Во время Стрелецкого бунта юный Пётр остановился в Алексеевском по пути из Троице-Сергиевой Лавры на Москву. На поклон к нему со словами раскаяния прибыла большая группа стрельцов из Москвы, попросивших у императора на ступенях храма прощения и получивших его. Так стрельцам удалось избежать участи своих товарищей по бунту, многих из которых позже Пётр I собственноручно казнил на Красной площади.
В начале XIX века исчезает сначала путевой дворец Алексея Михайловича, а затем и старая Алексеевская церковь. Отныне Церковная горка целиком принадлежит Тихвинскому храму. До самой революции и в течение десятилетий после неё. И хотя в 1922 году храм подвергся беспощадной "реквизиции" (было изъято более центнера золота и серебра, а также множество других драгоценностей), храм оставался действующим и до, и после войны.
В послевоенные годы в районе Церковной горки то там, то сям проходили какие-то малопонятные земляные работы, не прекращавшиеся вплоть до Перестройки.
Местные жители судачили, что по утрам и вечерам в районе оврага наблюдается подозрительное хождение людей в военной форме, и молва приписывала это секретным работам на той самой таинственной подземной дороге, что исстари вела из Кремля в Мытищи параллельно Троицкому тракту (ныне проспект Мира и Ярославское шоссе), а в советское время была-де превращена то ли в секретную линию метро, то ли в подземную шоссейную трассу. Слухи эти подкреплялись вполне достоверными данными о выложенном кирпичом подземном коллекторе екатерининских времён, проходившем из Мытищинских источников через сохранившийся до наших дней Ростокинский акведук к Сухаревой башне на Садовой, откуда вода разливалась по московским домам.
Другим, более явным подтверждением слухов о "стратегическом" характере Церковной горки являлось то, что с обратной стороны холма к храму и кладбищу подходил Ракетный бульвар, никогда не указывавшийся на советских схемах Москвы. В общем, в "секретном" и даже оборонном значении холма и стоящей на ней церкви мало кто из "сведущих" граждан сомневался. В 1970-х годах в храме начались многолетние реставрационные работы, в результате которых он принял свой нынешний вид.
В годы перестройки все земляные работы в районе Церковной горки были прекращены, а напротив неё по обе стороны проспекта Мира вдруг появились сразу четыре новых выхода из метро ВДНХ. Думай себе что хочешь.
И последнее. Независимо от того, участвовала ли главная святыня храма - Тихвинская икона Божией Матери в облёте Москвы или нет, существующая уже в наши дни традиция облёта Москвы и других крупных городов, а также воинских соединений с иконам и другими "святыми" предметами берёт своё начало именно от этой легенды. И именно от этого храма.
#СтоялТамДом#ЛегендыМосквы#Церковь#РПЦ#Москва#МаленькиеИстории#ВеликаяОтечественная#ВДНХ
Эта малоприметная с виду церковь, краснеющая на поросшем зеленью холме неподалёку от гостиницы "Космос", редко встречает автобусы с туристами. Сюда не стекаются паломники, и московские школьники не часто зевают на экскурсиях под её сводами. А между тем, с церковью этой связано немало громких имён и событий в истории России. Да что там событий - из всех российских храмов этот едва ли не единственный, кому молва приписывает непосредственное участие (правда, духовное) в разгроме немцев под Москвой зимой 1941 года. Верить этим слухам или нет - личное дело каждого, но если сопоставить все факты, то окажется, что Храм Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском так или иначе не раз оказывался в центре событий, бывшими переломными для российской истории.
* * *
Для Москвы конца 1970-х годов этот пятачок "неосвоенной" земли, расположенный между улицами Космонавтов и Кибальчича, на так называемой Церковной горке с храмом на вершине, выглядел несколько странно. К тому времени новостройки шагнули далеко за границы прежней Москвы, осваивая пядь за пядью земли бывших деревень Свиблово, Отрадное и Медведково, территорию некогда подмосковного города Бабушкина и заповедных окраин Лосиного острова. В районе ВДНХ, где некогда всё было плотно застроено пятиэтажками, уже высились 12-этажные дома, а почти напротив памятника Рабочему и Колхознице, на пересечении улицы Бориса Галушкина и проспекта Мира, в 1968 году вырос 25-этажный монстр - "дом на курьих ножках", как его прозвали в народе. А тут несколько гектаров нетронутой земли и церковь. Странно.
Странности, в принципе, начались ещё в 1930-х годах, когда при строительстве Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ) храм почему-то не стали сносить. А ведь в окрестностях главной выставки страны не осталось практически ни одного культового заведения - не могла советская власть сочетать новейшие достижения техники с "опиумом для народа"! В живых остался лишь Троицкий храм при Шереметьевском (Останкинском) дворце, да и то благодаря идеологической казуистике: в страшном 1937 году кто-то догадался объявить Останкинский дворец "дворцом творчества крепостных" - это в память о большой любви графа Николая Петровича Шереметева к крепостной артистке его театра Прасковье Жемчуговой... Благодаря новому названию дворец сохранили, не то быть бы ему павильоном "Тракторостроение" на новой выставке. Но с Алексеевским храмом ничего такого не было. Мало того, само его название - Алексеевский - указывает на "царское" происхождение: стоит храм на царской земле, да и село Алексеевское названо было в честь Алексея Михайловича Романова - последнего русского царя (дальше все сплошь императорами были), то есть элемента классово чуждого. Но храм не тронули. Мало того, сама Церковная горка за всё время советской власти почти не изменилась. Вокруг всё застраивалось, по всей Москве сносились церкви и окружавшие их погосты, а тут - ничего. Есть отчего задуматься.
А тут еще история с И.В.Сталиным, якобы приказавшим в тяжелые дни декабря 1941 года взять из Алексеевского храма чудотворный список с Тихвинской иконы и облететь с ним на самолёте вокруг осаждённой врагом столицы. Эта история впервые была обнародована ещё в начале 1980-х годов московским писателем и историком Петром Паламарчуком в его книге "Сорок сороков". Согласно легенде, уже на следующий день после облёта, 9 декабря, в результате контрнаступления советских войск немцы были отброшены от Москвы, а советские войска освободили город Тихвин, где в местном монастыре до войны хранился оригинал этой иконы, авторство которой приписывают самому евангелисту Луке.
Разумеется, и тогда и сегодня легенда об облёте иконой Москвы вызывала немало споров - причём не только в светском обществе, но и среди священнослужителей. В качестве доказательства этой версии называли свидетельства Василия Сталина и других генералов ВВС "сталинской" эпохи. Говорили и о том, что в 1945 году - когда страна лежала в руинах - на самом высоком уровне было принято решение о реставрации храма, будто в благодарность за что-то. Словом, всё это было таинственно и непонятно, но главное - подтверждало давнюю связь Тихвинского храма в Алексеевском с Кремлём и первыми лицами государства. И вот это уже никак не легенда.
Некогда село Копытово было расположено на древней Троицкой дороге, ведущей из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру, куда российские монархи традиционно направлялись для поклонения мощам Сергия Радонежского. Причём направлялись нередко пешком. И первой остановкой на многодневном пути было как раз Копытово, в XVII веке принадлежавшее князю Дмитрию Трубецкому, отличившемуся во время "смуты" тем, что прислал решающую помощь ополчению Минина и Пожарского. Во второй половине XVII века село облюбовал для отдыха царь Алексей Михайлович, любивший охотиться неподалёку в Сокольниках. Для него на Церковной горке, с той стороны, где сейчас кладбище, был построен путевой дворец, а в 1648 году и храм в честь Алексия, небесного покровителя царя. Вместе с храмом всё село стало называться Алексеевским, а вскоре и вовсе перешло в царскую казну. В 1673 царь повелел заложить возле старого храма новый - в честь Тихвинской иконы Божией Матери- одной из самых почитаемых на Руси. Храм был построен уже после смерти царя, в 1680 году. На его освящение из Кремля прибыл юный царь Фёдор Алексеевич, брат Петра Первого.
Первый русский император тоже отметился в этом храме, правда, не самым приятным образом. Во время Стрелецкого бунта юный Пётр остановился в Алексеевском по пути из Троице-Сергиевой Лавры на Москву. На поклон к нему со словами раскаяния прибыла большая группа стрельцов из Москвы, попросивших у императора на ступенях храма прощения и получивших его. Так стрельцам удалось избежать участи своих товарищей по бунту, многих из которых позже Пётр I собственноручно казнил на Красной площади.
В начале XIX века исчезает сначала путевой дворец Алексея Михайловича, а затем и старая Алексеевская церковь. Отныне Церковная горка целиком принадлежит Тихвинскому храму. До самой революции и в течение десятилетий после неё. И хотя в 1922 году храм подвергся беспощадной "реквизиции" (было изъято более центнера золота и серебра, а также множество других драгоценностей), храм оставался действующим и до, и после войны.
В послевоенные годы в районе Церковной горки то там, то сям проходили какие-то малопонятные земляные работы, не прекращавшиеся вплоть до Перестройки.
Местные жители судачили, что по утрам и вечерам в районе оврага наблюдается подозрительное хождение людей в военной форме, и молва приписывала это секретным работам на той самой таинственной подземной дороге, что исстари вела из Кремля в Мытищи параллельно Троицкому тракту (ныне проспект Мира и Ярославское шоссе), а в советское время была-де превращена то ли в секретную линию метро, то ли в подземную шоссейную трассу. Слухи эти подкреплялись вполне достоверными данными о выложенном кирпичом подземном коллекторе екатерининских времён, проходившем из Мытищинских источников через сохранившийся до наших дней Ростокинский акведук к Сухаревой башне на Садовой, откуда вода разливалась по московским домам.
Другим, более явным подтверждением слухов о "стратегическом" характере Церковной горки являлось то, что с обратной стороны холма к храму и кладбищу подходил Ракетный бульвар, никогда не указывавшийся на советских схемах Москвы. В общем, в "секретном" и даже оборонном значении холма и стоящей на ней церкви мало кто из "сведущих" граждан сомневался. В 1970-х годах в храме начались многолетние реставрационные работы, в результате которых он принял свой нынешний вид.
В годы перестройки все земляные работы в районе Церковной горки были прекращены, а напротив неё по обе стороны проспекта Мира вдруг появились сразу четыре новых выхода из метро ВДНХ. Думай себе что хочешь.
И последнее. Независимо от того, участвовала ли главная святыня храма - Тихвинская икона Божией Матери в облёте Москвы или нет, существующая уже в наши дни традиция облёта Москвы и других крупных городов, а также воинских соединений с иконам и другими "святыми" предметами берёт своё начало именно от этой легенды. И именно от этого храма.
#СтоялТамДом#ЛегендыМосквы#Церковь#РПЦ#Москва#МаленькиеИстории#ВеликаяОтечественная#ВДНХ
Мне нравится
В ноябре 1763 года императрица Екатерина II отправила московскому главнокомандующему графу Петру Семеновичу Салтыкову краткое письмо, за которым чувствовалось явное раздражение: «Граф Петр Семенович. Слышно здесь, что на Москве, у ворот городских, купцов и мастеровых людей с бородами и в Русском платье ловят и сажают под караулом, якобы для исполнения давнего указа о стрижке бороды и ношении немецкого платья; а более, сказывают, то делают гарнизонные солдаты для взятки. А как ныне уже и без того кроме неимущих платье носят по нынешнему обыкновению, того ради имейте старанье, чтобы утеснений таких нескладных никому учинено не было. Екатерина».
Запрет на ношение бороды, русского платья и сапог был введен Петром I в декабре 1713 года. К середине века запрет де-факто сошел на нет, но формально был упразднен Екатериной только в 1772 году. До этого крестьяне, мастеровые и даже купцы, как видно из письма, становились жертвами произвола и вымогательства со стороны стражей порядка.
#ИсторияРоссии#ЕкатеринаВеликая#Москва#МаленькиеИстории#Цитаты
Запрет на ношение бороды, русского платья и сапог был введен Петром I в декабре 1713 года. К середине века запрет де-факто сошел на нет, но формально был упразднен Екатериной только в 1772 году. До этого крестьяне, мастеровые и даже купцы, как видно из письма, становились жертвами произвола и вымогательства со стороны стражей порядка.
#ИсторияРоссии#ЕкатеринаВеликая#Москва#МаленькиеИстории#Цитаты
Мне нравится